"Terra Teutonica 1360-1425"

living history community
Текущее время: 19-03, 06:57

Часовой пояс: UTC + 2 часа




Форум закрыт Эта тема закрыта, вы не можете редактировать и оставлять сообщения в ней.  [ Сообщений: 17 ] 
Автор Сообщение
 Заголовок сообщения: Кульмское право.
СообщениеДобавлено: 19-02, 22:12 
Не в сети
главбюргер
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 15-08, 16:34
Сообщения: 7047
Откуда: Brzesc, Bialorus
Бахтин

Цитата:
Тевтонский орден в основном оставил местным пруссам их родовые имения и дворы. Об этом свидетельствуют письменные обязательства в земельном ведомстве комтурства Бальги, и документах комтурства Бранденбурга, а также в регистрах Мариенбургской казначейской книге и многих других источниках орденского периода.

Среди пруссов привилегированное положение занимали владельцы замков[4] reges или nobilis. Они поддерживали Орден и при покорении и при христианизации края. За это их вознаградили в придачу к родовым владениям, которые оставались за ними дополнительно служебными имениями, «на которые возлагались определённые обязательства, как реальное (земельное) бремя».

Служебные имения в лен получали также средняя прослойка мелкопоместной прусской знати, называемой rikijs или господа. К этому сословию принадлежали и витинги, служившие ордену в качестве охранения, смотрителей (управляющих), переводчиков (толмачей), камергеров и конвойных. Они являлись ленниками Ордена по- прусски laukinikis. В отличии от крестьян, живших в деревнях, они жили на хуторах -фольварках (прусс. Lauks).Все названные владельцы служебных имений образовали так называемое сословие свободных, или дворяне freiherr.

Третью основную массу населения составляли крестьяне (бауэры) и их слуги, к ним же относились и безземельные крестьяне. Они платили как уже говорилось в предыдущей статье небольшие налоги и выполняли другие необходимые ордену работы. Основной тяжестью владельцев служебного имения была военная служба, которую они обязаны были исполнять на коне с лёгким вооружением. На военную службу они были обязаны являться по первому требованию

Орден использовал пруссов из витингов для назначения на административные должности низшего звена. Прежде всего в качестве камерариев. По описанию границ Самбии (Замланда) относящемуся к 1331 г она делилась на восемь административных единиц Kammerämter: Каймен (Заречье), Кремиттен (Сокольники), Вальдов (Низовье), Варген (Котельниково), Гирмов (Русское), Побеттен (Романово), Рудов (Мельниково), Шаакен (Некрасово). Во главе каждого из этих районов стоял камерарий из пруссов, осуществлявший функцию связывающего звена между населением и властями. В обязанности камерария входило взимание земельных налогов и десятин, а так же надзор за земельной собственностью, и прусскими деревнями. Кроме того, он был обличён довольно широкими полномочиями в сфере общественного порядка (полицейские функции): разбирал случаи воровства и телесных повреждений. Камерарий имел право арестовать преступника даже в чужом доме или дворе. Далее в его обязанностях было проведение судебного расследования по данному преступлению. Препятствующий ему в исполнении этих обязанностей подлежал смертной казни. Если при аресте преступник оказал сопротивление и бывал ранен или даже убит камерарием, то последний не нёс за это никакого наказания .
Камерарий из пруссов прекрасно знал своих земляков, их культуру менталитет и обычаи, его невозможно было обмануть, поэтому со своими обязанностями они справлялись прекрасно.
Резиденцией для камерария служил орденский замок, который он обязан был содержать в надлежащем порядке и всегда готовым к обороне. В нём имелись запасы оружия, продовольствия и фуража на случай осады. Во время литовских вторжений камерарий обязан был оповестить население окрестных деревень, которое спасалось под охраной замковых стен. Как правило беженцы располагались в предзамковом укреплении, форбурге, имеющим обширный двор и складские помещения обнесённые оборонительной стеной. Мужчины вооружались и пополняли замковый гарнизон, готовились к отражению вражеского нападения. Женщины и дети устраивались в форбурге и готовились к осаде. Литовцы сжигали деревни, захватывали домашний скот и людей не успевших спастись в замке. Но литовцы очень редко делали попытки штурмом овладеть замком, поэтому даже небольшие камеральные замки служили надёжным убежищем для местного населения.
Если в результате внезапного литовского набега прусские крестьяне теряли свой дом и домашний скот, камерарии обязаны были скрупулёзно подсчитать убытки и доложить комтуру. (Большое количество таких подробных отчётов в архивах ордена сохранилось до сегодняшнего дня). Комтур выделял деньги и в качестве ссуды выдавал их крестьянам на восстановление дома и хозяйства. На несколько лет пострадавшие освобождались от налогов и десятины.


Цитата:
Различались три вида военной службы: конная служба, служба с доспехами (платах ) и просто «служба».
Конная служба должна была исполняться владельцем имевшим более 40 гуф (680 га) земли. Он обязан был иметь полное рыцарское снаряжение и на соответствующем боевом коне. Его должны были сопровождать по меньшей мере двумя всадниками (как правило это был небольшой отряд) и повозку с продовольствием и кормом.
Владелец менее 40 гуф прибывал на службу в доспехах (кольчуга) и другим лёгким снаряжением и на соответствующем коне.
Из сословия свободных, пруссы имеющие малое служебное имение до 10 гуф (около 170 га.) были обязаны на «службу» отправляться «по обычаю края» на жеребце и в платах (или кольчуге) и прусским оружием .
Пруссы получавшие свои служебные имения по прусскому праву исполняли «службу» в железном шлеме или прусском шлеме, со щитом и копьём. Иногда они несли службу в доспехах. В этом случае пруссы использовали небольших, но выносливых и стойких местных коней, называемых швайке (schweike) .
Крестьяне призывались в ополчение во время литовского вторжения.
В 1296 г. во время генерального капитула в Эльбинге, Великий магистр Конрад фон Фойгтванген поднял вопрос о страховых возмещениях для прусских витингов. После обсуждения этого вопроса, в этом же году поступило распоряжение: все участники военных походов с 1296 г. за ранение, увечье или смерть обязаны были получить от Ордена страховые суммы.
За погибшего прусса нёсшего «конную службу» выплачивалась сумма в 60 марок = 43200 брактиадов (пфенингов). «Служба в доспехах» 30 марок = 21600 брактиадов «Служба» оплачивалась 15-16 марок = 10800 -11520 брактиадов .
Таким же образом оплачивались и ранения. В зависимости от тяжести ранения повышалась и страховая сумма. Позже страховые суммы распространялись и за потерю коня, или доспехов. Если у воина убивали в сражении коня, он получал соответствующую замену. Никлус фон Вальдов во время зимнего похода в Жемайтию попал в плен к литовцам, но удачно бежал и 3 января 1400 года получил компенсацию за потерянного коня и латы в размере 2880 брактиадов. (Позже в 1409 г он был витингом у верховного маршала) . За время похода на Готланд пруссам Паулю из Койкайна и Хельвигу из Плёссен за потерянных коней было выплачено по 2,5 марки, Никлус из Мараунена и один прусс из Цинтена получили по 4 марки. Старый проводник Зедайте получил за жеребца 8 марок. Всего в январе 1406 г комтуром Бальги было выплачено прусским воинам за утерянных на Готланде коней 55 марок.
Таким образом, бремя военных походов, в которых большая часть орденского войска состояла из пруссов (орденские рыцари принимали на себя командные функции) компенсировалась деньгами. Пруссам также доставалась большая часть военной добычи захваченной в походе.

_________________
Living history community "Die stadt Elbing 1360-1410"
Ska, piwo, halabardy!


Последний раз редактировалось Ugni 15-02, 10:53, всего редактировалось 2 раз(а).

Вернуться к началу
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения:
СообщениеДобавлено: 29-09, 14:20 
Не в сети
главбюргер
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 15-08, 16:34
Сообщения: 7047
Откуда: Brzesc, Bialorus
Цитата:
Представители местной знати редко могли позволить себе нести воинскую и административную службу круглый год. Да и в ордене не хотели распылять возможные доходы от налогов, создавая класс светских рыцарей. Магистр раздавал небольшие феоды, большинство из которых были маленькими наделами в Кульме, предназначенными польским рыцарям. Магистр назначал кого-нибудь из членов ордена обучать местное войско и руководить им. Известные как «протекторы», эти члены ордена жили с налогов, собираемых местными общинами, и обычно свободно говорили по-прусски, а также хорошо понимали местные обычаи.


Урбан

_________________
Living history community "Die stadt Elbing 1360-1410"
Ska, piwo, halabardy!


Вернуться к началу
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения:
СообщениеДобавлено: 15-02, 10:57 
Не в сети
главбюргер
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 15-08, 16:34
Сообщения: 7047
Откуда: Brzesc, Bialorus
http://elar.usu.ru/bitstream/1234.56789 ... -20-08.pdf

"Крестьяне к востоку от Эльбы, 12-15 век"
Статья по немецкому феодальному землевладению.

_________________
Living history community "Die stadt Elbing 1360-1410"
Ska, piwo, halabardy!


Вернуться к началу
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения:
СообщениеДобавлено: 15-02, 10:59 
Не в сети
главбюргер
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 15-08, 16:34
Сообщения: 7047
Откуда: Brzesc, Bialorus
Цитата:
Во время этих трагических событий прусский род Сипайне, который владел расположенными в районе Рудау землями, бежал. Орден передал их владения Ибуте или Йобото. Пожалование было сделано 18 января 1255 г. вицеландмейстером Бурхардом фон Хорнхаузеном. Это была одна из самых старых витингских привилегий. Вместе с землей Ибуте было пожаловано в наследственное право еще и 20 семей. Эти подчиненные платили ему десятину, а в случае отсутствия у них наследников их владения отходили к нему. За это Ибута и его наследники должны были нести ордену службу со щитом и копьем, как это делали остальные ленники и ежегодно выплачивать чинш: один фунт воска стоимостью в 2 марки и один кульмский или 6 эльбингских пфеннингов.

_________________
Living history community "Die stadt Elbing 1360-1410"
Ska, piwo, halabardy!


Вернуться к началу
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения:
СообщениеДобавлено: 15-02, 12:43 
Не в сети
главбюргер
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 15-08, 16:34
Сообщения: 7047
Откуда: Brzesc, Bialorus
Г. Феркамер. Комтурство Кёнигсберг и формирование восточнопрусского дворянства (на примере рода Пербандт)

Цитата:
Когда в 1255 г. орден пришел в Замланд, он нашел там маленькие деревеньки, в которых в добровольном сообществе жили по 5-10 крестьянских семей. Доорденская знать обосновывалась в крепостях, представлявших собой деревянно-земляные укрепленные сооружения. Орден зачастую именно в этих местах создавал свои административные центры (Кёнигсберг – одна из таких крепостей).

Замланд – самая важная часть будущего комтурства Кёнигсберг – выделялся в прусских землях плотностью населения(1). Поэтому не удивительно, что в крепости Кёнигсберг, расположенной рядом с развивавшимися городами Альтштадт, Kнайпхоф и Лёбенихт, пребывал очень большой конвент, насчитывавший до 60 братьев. Наконец – вследствие переноса резиденции Великого магистра в 1309 г. в Мариенбург – здесь обосновался орденский маршал. Первым засвидетельствованным в документах маршалом был Генрих фон Плоцке, занимавший эту должность в 1312-1320 гг. Должность маршала была одной из тех в иерархии ордена, которые открывали путь к должности Великого магистра. После заключения 2-го Toрнского мира (1466) маршал был отозван из Кёнигсберга, он появляется в замке Прейсиш-Эйлау(2). Позднее он был связан с замками Рагнит, Тильзит, Лабиау.

Торговля, которую вел кёнигсбергский гросшэффер (глава торговой службы ордена «Гросшэфферай»), фигурирующий в документах, начиная с 1329 г.(3), способствовала экономическому развитию комтурства(4). Особенно важную роль в торговле играл янтарь, который добывали, прежде всего, на замландском побережье. Доходы от него окольными путями – а именно, через кассу гросшэффера – поступали к маршалу(5). Налоги с деревень, мельниц, трактиров по сравнению с другими большими комтурствами были скорее средними, если не ниже(6). Кроме того, прусские крестьяне 196 деревень в орденской части Замланда должны были отрабатывать барщину и платить натуральный оброк.

Хотя орден присутствовал в Замланде еще с 1255 г. и понемногу раздавал грамоты на имения, только записи конца XIV – начала XV в. дают надежные сведения о комтурстве, так как восстания пруссов и еще недостаточно сформировавшаяся система управления не позволяют получить достоверные данные ранее этого времени(7).

В «Большой податной книге Немецкого ордена»(8) за 1414-1422 гг. в комтурство Кёнигсберг включались 8 камеральных амтов Замланда (Kремиттен, Каймен, Вальдау, Варген, Шаакен, Гермау, Побетен и Рудау), заботничества Тапиау, Инстербург, Велау и Гердауэн и, конечно же, три города рядом с крепостью Кёнигсберг(9). Основная деятельность по заселению Замланда почти совпадает с превращением комтурства в ведомство маршала; предыдущие попытки распространить управление на незаселенные области, как, например, основание комтурств Тапиау (1280), Лабиау (1288), Бартенштайн (1295) и Гердауэн (1315)(10) были неудачными.

В 1326 г., после того как Генрихом Изенбергом, комтуром Кёнигсберга(11), был построен замок Гердауэн, границы этого административного округа были маркированы, а сам район отдан в ведомство маршала. В этом округе и лесном амте Тапиау немецкое население обосновывалось с середины XIV в.(12), при этом обширные территории отдавались также в руки пруссов, занимавшихся их заселением(13). Немецкие поселения имели в большинстве своем около 60 хуф, но могли быть и значительно меньше. Названные районы осваивались заново, так как после покорения Пруссии они большей частью обезлюдели(14).

Количество немецких деревень, созданных в Замланде, из-за уже упоминавшейся плотности населения было, скорее, незначительным: в «Большой податной книге» за 1437 год зафиксированы 12 кульмских деревень(15). В рамках Большого обмера [земель – Прим. переводчика], проводившегося в начале правления Конрада Юнгингена (1393-1407), было произведено широкомасштабное перераспределение земель в Замланде: меры площади были изменены (хакены переведены в хуфы), часть деревень объединили, земли перемеряли, при этом были найдены 436 хакенов излишков (соответствующих 4883 га)(16). Сравнение с прежде закрепленными 1908 хакенами это показывает, что большие территории Замланда еще не были административно учтены.

В большинстве этих деревень наряду с немецкими крестьянами жили свободные пруссы, почти все они сами работали на полях, но имели личную свободу, за что были обязаны нести военную службу. Они составили важный для ордена слой населения, так как их можно было быстро мобилизовать, что гарантировало скорую защиту от литовцев.

Ко времени заключения 2-го Торнского мира (1466), завершившего Тринадцатилетнюю войну, Замланд почти не испытал ущерба от войны. Определенных явлений, которые в Западной Пруссии привели к конфликту сословий с орденом, здесь просто не было в наличии. Города в этом районе за исключением трех городов Кёнигсберга были маленькими, скорее незначительными сельскими городишками, и не могли самостоятельно выступать против ордена. Свободные пруссы в Замланде находились под юрисдикцией ордена и не имели своих собственных судебных заседателей и судей.

М. Пелех в исследовании о магистерских советниках в 1412 г. показывает, что из 32 рыцарей (мелких дворян) трое были из Замланда (Амброзиус, Ханнос Лазарус и, вероятно, Зандер), при этом в это число вошли и епископские вассалы, и орденские; всего 5-8 из 32 рыцарей, полагает Пелех, были пруссами(17).

Хотя свободные пруссы в Замланде были удивительно лояльны к ордену, это не значит, что они остались при своих мелких имениях. К концу орденского периода некоторым семьям удалось перейти в дворянство. Это новое дворянство складывалось частью из получивших земельные владения наемников, частью из бывших членов ордена, частью (единичные случаи) из свободных пруссов.

В регистрах, составленных в 1540 г. при сборе разового налога, средства от которого предполагалось направить на организацию обороны страны от нападения турок(18), значатся лица, однозначно обозначенные как дворяне из Замланда. Некоторые обстоятельства(19) дают основание полагать, что дворянство в этой области – в отличие от Бальги и Бранденбурга, где более половины поместий находилось в закладе(20) – не столь сильно представлено бывшими наемниками и пришлыми дворянами. Анализ показал, однако, что только немногим более половины дворян были из Пруссии, в то время как 41% прибыл из-за пределов Пруссии (происхождение 3% дворян остается неясным, 11% – внутрипрусские мигранты).

Каким образом некоторые из тех, кого прежде называли «свободными пруссами» (владели землей, данной им за службу, но не являвшейся леном)(21), и которых создали как конкуренцию иностранным дворянам, смогли подняться по социальной лестнице и сохранить свое «дворянское» положение, в то время как большинство пруссов скорее спускалось вниз по социальной лестнице и вытеснялось из слоя землевладельцев. Этот процесс не мог осуществиться за немногие годы молодого герцогства.

Понятие дворянина в Восточной Пруссии периода 1466-1525 гг. в исследованиях не однозначно(22): скорее всего, его можно ассоциировать с понятиями «крупное землевладение» и «политическое право на сотрудничество или на сопротивление». Понятия в орденских источниках совершенно однозначны: там различают рыцарей, благородных и свободных. Понятие «дворянин» не фигурирует.

Лучше всего проблема терминологии и вопрос о том, как свободные пруссы становились дворянам, проясняются следующим примером.

Амброзиус (или Брози) Пербандт (предположительно около 1440 г. рождения – 1502 г.)(23) – это дедушка Себастьяна Пербандта, который в регистре «турецкого налога» значится как дворянин в камеральном амте Кремиттен, расположенном близ Велау. Всеми имениями Себастьяна владел уже Брози Пербандт. Процесс формирования этого комплекса имений очень интересен и замечательным образом иллюстрирует ход заселения Замланда(24).

Пербандты (Виндекаймы) восходят к упомянутому у Петра из Дусбурга Склодо фон Кведнау, который помогал ордену завоевывать Замланд и погиб в 1261 г. в сражении на реке Дурбе в Лифляндии(25). И позднее в этом роду были выдающиеся представители, например, фогт епископства Kульм, «брат Вернхерус де Винденкайн», который в битве с войском литовского князя Кейстута в 1361 г. выбил последнего из седла.

Первая грамота Пербандтам (в ранний период правильнее называть их Виндекаймами) относится к 1261 г. и фактически является лишь подтверждением грамоты 1255 г., данной Склодо Кведнау, основателю рода(26): Они еще не наделяются землей, но называются в числе 25 семей, которых отметил Герхард фон Херсберг, тогдашний вице-ландмейстер. Уже тогда им предоставлялось право суда, что равнялось получению больших привилегий. Их собственным правом должно было статьiurehereditario, то есть прусское право. В привилегии, данной Майнхардом фон Кверфурт витингам 10 августа 1299 г., снова появляется Склоде со своим сыном Налубе(27). В этой грамоте витинги чествуютсяза их храбрость на службе ордену. Родовое имение Виндекаймов в районе Кведнау в XVI в. перешло к роду Рексин, в то время как Шивенау оставался в их владении.

Еще одна грамота была дана ландмейстером Майнхардом фон Кверфурт в 1289 г., она была обновлением утерянной грамоты, полученной Райтауве, сыном Налубе, из рук Конрада Тиренберга (ландмейстер в 1283-1288 гг.). Райтауве причиталось 40 хуф в Варгинене в камеральном амте Кремиттен за расширенную военную службу и помощь при строительстве замков (последняя обязанность была обычной барщиной свободных пруссов).

Они еще не имели права наследования по обеим линиям, но в 1296 г. грамотой епископа Замланда и ландмейстера Пруссии за несколькими свободными пруссами одновременно признавалось расширенное право наследования по мужской линии(28).

В 1317 г. маршал Генрих фон Плоцке дал грамоту для Клаузи и себя самого с целью защиты от рисков: он владел с Клаузи Налубинен (здесь имя отца получило суффикс) имением Даммерау, в котором пасся их скот и извлекалась другая польза (fructus). Потом маршал захотел основать на своей части Даммерау податную деревню. Владение Клаузи было отделено от маршальской части фогтом Замланда. Участок Клаузи, как мне кажется, еще не был закреплен за ним, так как площадь его не указана. И маршал, и Клаузи использовали землю экстенсивно. Пожалуй, можно утверждать, что было в обычае использовать свободную землю в качестве выпаса, за это орден поначалу ничего не требовал.

Следующая грамота от 1317 г. с таким же содержанием, данная братьям Тульнеге и Янузе (Tulnege и Januse), касается и Виндекаймов. Возможно, Яне из наследственной привилегии 1296 г. и есть Янузе 1317 г., и в последней грамоте всего лишь шире представлено родство.

Только в 1368 г. в субботу перед Пасхой была дана следующая грамота Виндекаймам. Динтеле (литовец) получал от Винриха фон Книпроде 14 хакенов на поле Гайвбайнен (Gaywbaynen). Ему обещали также 28 хакенов в Tреппине (в Литве), если Литва будет захвачена, но в этом случае он должен вернуть 14 хакенов. Оборонный налог в размере 60 марок свидетельствует о его высоком социальном статусе. Кроме того, он должен был два раза в год конным воевать и имел право низшего суда. Наследники Динтеле (Пауль и Ханс Гобайны) зарегистрированы в камеральном амте Кремиттен в деревнях Вергее (Wergee) и Посляйтен (Posleiten). Но их имения располагались не там, на своих хуфах они основали деревню Гарбенингкен. Гобайны, в конце концов, растворились в роде Виндекаймов.

Согласно следующей грамоте герольд Виссегауде (основатель ветви Лирхе в роде Виндекаймов)(29) в 1376 г. получил в Пупайне (Pupayn) 10 хуф на поле Pupayn, где был «должен построить трактир и устроить имение». Он должен был платить 16 марок оборонного налога, вершить низший суд и исполнять простую службу всадника(30).

Около 1400 г. в графе «Виндекаймы и Никлос Тукрит (dyWindekaymerund NiclosTuckrit) значатся 55 хакенов рядом с Киркене и Зибеновом уже как объединенный поместный район, в который входили, пожалуй, также деревни Попенен и Шибенау: они упоминаются в другом орденском фолианте(31) под титулом «Виндекаймы» и должны рассматриваться как созданные Виндекаймами. Впрочем, имеются данные о том, что маршал в 1317 г. обозначил границы Шибенау (Schibenau, Sibenow), чтобы основать там податную деревню, но так как ни одной податной деревни в том районе нет, то, вероятно, эта деревня была продана Виндекаймам. Мы располагаем сведениями о структуре деревень, одна имела 14 хакенов 4 хуфы, другая 6 хакенов. В обеих деревнях, несмотря на их размеры, имелся трактир(32). Деревня Киркене в податных регистрах не значится, следовательно, она либо выпала из поля зрения орденских чиновников, либо не была создана.

В 1425 г. Пауль фон Виндекайм получил от Великого магистра Пауля Русдорфа грамоту на владение в деревне Легенен (Legehnen)(33), камеральный амт Каймен, 6 хуфами и 3 хуфами, которые «Мертин из Штайайена у Клауса из Лайайена некогда купил» (в обеспечение своей службы, но только в пожизненное владение); Пауль, вероятно, женился на дочери Мартина из Штигенена (Штайайен); позднее поместье оказывается в руках Йоста Шпирау из Каймена (1462 г.), который, должно быть, сочетался браком с дочерью Пауля Виндекайма.

Впоследствии Виндекаймы снова и снова получали земельные владения. В 1433 г. Маттес фон Виндекайм получил от магистра Пауля Русдорфа 21 хуфу и 121 морген земли в Подевиттене в камеральном амте Кремиттен. Маттес пришел к Великому магистру с тремя грамотами и просьбой объединить их. Магистр отписал ему имения с магдебургским правом (впервые!), 60 марками оборонных податей и малым и большим судом(34).

В 1440 г. дается подтверждение прав владения(35), которое испрашивали Маттис и Бартуш (его двоюродный брат) Виндекаймы: 10 хуф „у пруда Обертайх в Гарвайнере“, отписанные их родителям, были им отмерены не полностью (двоюродные братья испрашивали у магистра сведения о мерах площади, используемых в Замланде, так как их родителям отведенные участки были отмерены не в полном объеме), и Великий магистр поручил маршалу Конраду Эрлихсхаузен исправить это упущение. Это должны быть те 14 хакенов, которые некогда принадлежали Паулю и Хансу Гобайнам. То обстоятельство, что первоначально имение было передано литовцу, говорит об отдаленности имения, которое связано с основанием Гарбниккена господином Kунике, казначеем в Лаукишкене, в 1376 г.(36) Я считаю, что это имение позднее превратилось в Кёвен (K?wen), так как большой лес, разделяющий камеральные амты Каймен и Кремиттент, тоже назывался Грайбеном (Greiben) или Гравеном (Grawen). Так как Кёвен расположен рядом с этим лесом, то речь вполне может идти об имении. К сожалению, на землемерном плане к имению я не смог найти пруда Обертайх, так что предположение остается предположением. (Впрочем, мелкие водоемы на картах не называются)(37).

В 1450 г. владения Маттиса Пербандта вновь расширились(38), теперь за счет участка размером более 6 хуф, но менее 6 моргенов в деревне Воргайм (в Варгинене) и 36 моргенов луга у его усадьбы между Прегелем и Бонслаком; эти земли переданы впервые с магдебургским правом, позволяющим наследовать по обеим линиям: если Амброзиус, сын Маттиса, умрет, то дочери или жена Маттиса смогут стать его наследницами. Жена сможет продать имение (с магдебургским или прусским правом, в зависимости от того, каким правом наделен покупатель). Это в высшей степени интересно, так как обычно руководствуются правом, прикрепленным к земле.

Во второй половине XV в. Маттис Пербандт получает еще кое-какие земли, в результате чего его владения округляются(39). В конце концов, Брози Пербандт становится столь состоятельным, что просит руководство ордена разрешить ему учредить должность викария «в утешение своей и своих родителей души». Викарию отводились доходы от деревни Калькайм, раз в неделю он был должен служить мессу для Великого магистра и орденских братьев. Право назначать его получает Брози Пербандт(40).

Брози Пербандт владел уже всеми теми землями, которыми владел его внук, хронология появления грамот отчетливо показывает «агрессивное» увеличение владений в течение столетий. Как теперь обстоят дела с его участием в политике? Во время войны с сословным союзом его можно найти в Замланде и Рагните, где он, по-видимому, приняв сторону ордена, сотрудничал с его чиновниками(41). Во время войны(42) и после войны он фигурирует на нескольких съездах восточно- и западнопрусских сословий(43). В 1469 г. он выступил как поручитель (от районов Замланд и Натанген) наместника Великого магистра Генриха Ройса Плауэна перед его кредиторами(44).

В 1472 г. церковный фогт Замланда жалуется Великому магистру, что они потерпели поражение от наемников под командованием Музикка, также и потому что свободные пруссы (в числе прочих он называет и Пербандта) свои воинские обязанности не выполняют и вместо себя «присылают кнехтов»(45). Наконец, следует сказать о поручительстве четверых благородных, в том числе Брози Пербандта, за сопровождение, обещанное Великим магистром епископу Помезании. Каждый из них поставил на документ свою собственную печать (признак дворянства). Тот факт, что в 1496 г. такое поручительство было необходимым, показывает, сколь важное положение занимали эти «квази-дворяне».

Таким образом, Брози Пербандт (который еще не занимал таких должностей, как, например, главы ведомств в более поздние времена) располагал большим комплексом имений (в пределах камерального амта) и во второй половине XV в. играл политическую роль, которая позднее станет прерогативой именно дворян.

В дальнейшем следует рассмотреть вопрос о том, можно ли распространить эти результаты, полученные на основе конкретного семейства, на другие кланы, с тем чтобы исследовать тот период в процессе формирования прусского дворянства, к которому до сих пор относились, как к пасынку.

Перевод С.Е. Чекиной.


http://mainsite.gako.name/kaliningradar ... 8-18-18-07

_________________
Living history community "Die stadt Elbing 1360-1410"
Ska, piwo, halabardy!


Вернуться к началу
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения:
СообщениеДобавлено: 17-02, 13:26 
Не в сети
главбюргер
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 15-08, 16:34
Сообщения: 7047
Откуда: Brzesc, Bialorus
Цитата:
Для позднего средневековья в нарративных источниках известен иной персонаж прусской социальной иерархии — вурсхайт. Этим термином в 15—16 вв. обозначался уважаемый в пределах волости (прусск. рolka) землевладелец, который осуществлял регулярные жертвоприношения в рамках данной административно-территориальной единицы. Не исключено, что в позднем средневековье вурсхайты выполняли часть функций, ранее присущих «королям». В таком случае можно допустить, что в эпоху крестовых походов в каждой прусской волости мог действовать «король», опиравшийся на авторитет своего высокого родового происхождения. В частности, на Самбии волостей на момент проведения второго крестового похода существовало от 5 до 12. Эти количественные параметры вполне сопоставимы с числом декорированных топоров прусского происхождения, которое, с учетом находки из Варген, доходит в Европе до пяти.


http://www.geraldika.org/02_2005_17.htm

_________________
Living history community "Die stadt Elbing 1360-1410"
Ska, piwo, halabardy!


Вернуться к началу
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 10-03, 11:54 
Не в сети
главбюргер
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 15-08, 16:34
Сообщения: 7047
Откуда: Brzesc, Bialorus
Цитата:
Главной повинностью всех прусских крестьян, независимо от того, находились они в подчинении непосредственно Ордена, или других землевладельцев, была обязанность участвовать в строительных работах. В основном, конечно, по постройке замков.
В то время как крестьянское сословие, должно было выполнять строительные работы, витинги и свободные землевладельцы (дворяне) были освобождены от этих работ. От них требовались лишь конь и оружие, чтобы во время строительства замка предупредить нападение врага. Если ситуация на границе была достаточно спокойной, они выполняли функции строительных инспекторов. Так, они контролировали: каменоломни, изготовление древесного угля, доставку и обжиг извести, а так же кирпича, который производился в астрономических количествах. Им также поручалась охрана строительных материалов и контроль за их расходом.
Прусским крестьянам было сложнее. По распоряжению ордена старосты прусских деревень выделяли определённое количество людей, которые, отработав установленный срок и получив деньги, посредством ротации заменялись другими. Для крестьян, хозяйство которых было связанно с определённым временным циклом, это не всегда было удобно.
В 1360 г во время строительства каменного замка в Лабиау (Полесск) на строительство было набрано 544 человека. Они копали рвы и готовили площадку под фундаменты и основание замка.
Когда в конце XIV в. великим магистром ордена Конрадом фон Юнгингеном было принято решение о возведении нового замка Рагнит, (строительство велось с 1397 до 1409гг) на вспомогательные работы с Замланда было затребовано 1200 чел. Перед началом строительства, орденской администрацией были подготовлены мастерские и склады, построено жильё для прибывающих каменщиков, каменотёсов, плотников и других специалистов. Из документов Ордена следует, что на строительстве было занято до 30 мастеров различных специальностей. Жившие в округе пруссы-скаловы за оплату выполняли подсобные и извозные функции. Витинги из пруссов охраняли, а в случае нападения обороняли строительную площадку. Для строителей доставлялось продовольствие, в орденских счётных книгах имеются записи на 62840 шеффелей (Шеффель=54,96 литров) ржи, 120 шеффелей пшеницы, 17000 шеффелей овса, 11300 кругов сыра. Из 2218 шеффелей ячменя и солода и 750 шеффелей хмеля большая часть, безусловно, использовались на приготовление пива. Строители помимо питания получали за свою работу деньги. Так за постройку колодца в замке Лабиау они получили 160 марок. (1 марка = 720 пфенингов).
Как регулировался вопрос оплаты, дают определённое представление строительные договора. Повремённой оплаты практически не было, оплата так же колебалась от места строительства. В 1407 г в Рагните Ханнус Боле за кирпичные работы в 1 Seil (канат, трос) длины, 1 руту высоты (37,7 метров длины, 3,7 метра высоты) и толщиной в один кирпич получил 2,25 марки или 1620 пфенингов. При начавшемся в 1399 г. строительстве замка в Бютове за кладку стены в 1 Seil длины, 1 руту высоты и 9 футов толщины (меры длины орденского периода: 1 кульмская миля = 180 Seile, 1 Seil = 10 рутам, 1 рута = 7 ½ локтя, 1 локоть = 2 футам, 1 фут = 0,288 м) было заплачено 18 марок. Йорге Бешейден получил за изготовление сводов в орденском замке Рагнит согласно договору за двухгодичный период (дек. 1403 г. по дек. 1405 г.) 500 марок, но которые всё же были разделены на многие платежи различной величины. В качестве особой привилегии ему было предоставлено единственное право - продавать своим баракам пищу и напитки. Зато в Торне один городской каменщик за уложенные 1000 кирпичей в 1445 г. получил 15 шиллингов; к тому же в качестве оплаты ему было предоставлено «летнее платье, свободную лавку под ратушей».
Если учесть, что слуга комтура в Кёнигсбергском замке получал в год 3 марки, повар 13 марок, а городской секретарь 12 марок, то при тех ценах (Рабочая лошадь стоила 4 марки, бык 0,8 марки, 100 кг. ржи стоили 0,17 марки, 100 кг. пшеницы 0,3 марки) заработки на строительстве замков были очень даже не плохие. И они конечно могли финансово компенсировать крестьянам возможные убытки, даже если учесть, что они были заняты в основном на вспомогательных и не требующих квалификации работах.


Цитата:
После окончательного покорения Пруссии к 1285 году, ландмейстер Пруссии ввёл новое административное деление подчинённых территорий. Они были поделены на комтурства - во главе которых находились комтуры, назначаемые Генеральным капитулом, и фогтства с назначаемым непосредственно ландмейстером и подчинявшимся лично ему фогтом. Комтурства делились на более мелкие административные единицы - камеральные амты, руководимые каммерариями. Территорию нынешней Калининградской области охватывали 4 комтурства - Бальга, Бранденбург (пос.Ушаково Гурьевского р-на по дороге на Мамоново), Кёнигсберг и Рагнит.
Тевтонский орден в основном оставил местным пруссам их родовые имения и дворы. Об этом свидетельствуют письменные обязательства в земельном ведомстве комтурства Бальги, и документах комтурства Бранденбург, а также в регистрах Мариенбургской казначейской книги и многих других источниках орденского периода.
Среди пруссов привилегированное положение занимали владельцы замков (разумеется не натуральных каменных орденских, а вальных прусских крепостей, владельцами которых были местные вожди) - reges или nobilis. Именно они поддерживали Орден и при покорении и при христианизации края. За это их вознаградили в придачу к родовым владениям, которые оставались за ними, еще и служебными имениями, которые обременялись определёнными обязательствами.
Служебные имения в лен получила также средняя прослойка мелкопоместной прусской знати, называемой rikijs - господа. К этому сословию принадлежали и витинги, служившие ордену в качестве охранников, смотрителей (управляющих), переводчиков, камергеров и конвойных. Они являлись ленниками Ордена, по прусски - laukinikis. В отличии от крестьян, живших в деревнях, они жили на хуторах-фольварках (прусс. Lauks).
Все владельцы служебных имений образовали так называемое сословие свободных, или дворян - freiherr.
Основную же массу населения составляли, естественно, крестьяне (бауэры) и их слуги, к ним же относились и безземельные крестьяне. Они платили налоги и выполняли другие необходимые ордену работы.
Основным обременением владельцев служебных имений была военная служба, которую они обязаны были исполнять на коне и с лёгким вооружением. На военную службу они были обязаны являться по первому требованию орденской администрации. Если учесть что за 14 век только против Литвы Орден совершил более ста походов, рейдов и набегов, то слово "обременение" здесь выглядит весьма точным.
Различались три вида военной службы: конная служба, служба с доспехами ("платах" от слова Platen – доспех в виде кожаного жилета с металлическими пластинами) и просто «служба».
Конная служба должна была исполняться владельцем имевшим более 40 хуфов (680 га) земли. Он обязан был иметь полное рыцарское снаряжение и соответствующего боевого коня. Его должны были сопровождать по меньшей мере два всадника (как правило, это был небольшой отряд) и повозка с продовольствием и фуражом.
Владелец имения размером менее 40 хуфов прибывал на службу в Platen (или кольчуге) и с другим лёгким снаряжением, но на боевом коне.
Из сословия свободных, пруссы, имеющие малое служебное имение до 10 хуфов (около 170 га.) были обязаны на «службу» отправляться «по обычаю края» на жеребце и с прусским оружием. По прусскому праву «службу» исполняли в железном шлеме или прусском шлеме, со щитом и копьём. Те у кого были средства несли службу в доспехах. Пруссы для несения "службы" использовали небольших, но выносливых и стойких местных коней, называемых швайке (schweike).
Крестьяне призывались в ополчение обычно при литовских вторжениях.
В 1296 г. во время заседания генерального капитула в Эльбинге, Великий магистр Конрад фон Фейхтванген поднял вопрос о страховых возмещениях для прусских витингов. После обсуждения этого вопроса, в этом же году поступило распоряжение: все участники военных походов с 1296 г. за ранение, увечье или смерть обязаны были получить от Ордена страховые суммы.
За погибшего прусса нёсшего «конную службу» выплачивалась сумма в 60 марок = 43200 брактиадов (пфенингов). «Служба в доспехах» страховалась суммой в 30 марок = 21600 брактиадов. «Служба» давала право на компенсацию в 15-16 марок = 10800 - 11520 брактиадов.
Таким же образом оплачивались и ранения. В зависимости от тяжести ранения повышалась и страховая сумма. Позже страховые выплаты распространились и на потерю коня или доспехов. Если у воина убивали в сражении коня, он получал соответствующую замену.
Никлус фон Вальдов (Вальдау - нынешнее Низовье Гурьевского района) во время зимнего похода в Жемайтию попал в плен к литовцам, но удачно бежал и 3 января 1400 года получил компенсацию за потерянного коня и латы в размере 2880 брактиадов. Во время похода на Готланд пруссам Паулю из Койкайна и Хельвигу из Плёссен (Привольное Багратионовского р-на) за потерянных коней было выплачено по 2,5 марки, Никлус из Мараунена (Михайловское Багратионовского р-на) и один прусс из Цинтена (Корнево Багратионовского р-на) получили по 4 марки. Старый проводник Зедайте получил за жеребца 8 марок. Всего в январе 1406 г. комтуром Бальги было выплачено прусским воинам за утерянных на Готланде коней 55 марок.
Таким образом, бремя военных походов, в которых большая часть орденского войска состояла из пруссов (орденские рыцари принимали на себя командные функции) компенсировалась деньгами. Пруссам также доставалась большая часть военной добычи захваченной в походе.

_________________
Living history community "Die stadt Elbing 1360-1410"
Ska, piwo, halabardy!


Вернуться к началу
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 09-04, 16:04 
Не в сети
главбюргер
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 15-08, 16:34
Сообщения: 7047
Откуда: Brzesc, Bialorus
Цитата:
Для понимания последующего текста укажем на средневековое юридическое воззрение: частная собственность существует только на пашню, деньги и движимое имущество. Все прочие земли вместе с возможным их использованием - это Регалия, то есть собственность суверена. Ему принадлежат поэтому доходы от древесины и охоты, рыболовства и энергии воды, добычи металлов, соли, янтаря и так далее.
Тевтонский орден как суверен земли пользовался своими регалиями в незначительном объеме. Самую важную, однако, Земельную регалию, он выдерживал строго. В соответствии с ней владельцы вновь возделанных земель были не собственниками, а только держателями лена, с обязательством военной службы или денежного и натурального оброка. В зависимости от рода повинности они так и назывались: Служилые лены и Чиншевые лены.
Орден стремился оставить всех поселенцев при знакомом им на родине праве. Древние пруссы даже просили в мирном договоре 1249 выбрать себе право по своему усмотрению. Когда они остановили выбор на славянском праве, которое они называли Польским правом, оно было признано за ними. Так же оставлялось это право за поляками, которые возвращались после великого восстания в Кульмскую землю, и славянским жителям Помереллии.
Немецкие поселенцы полностью сохраняли немецкое право места своего рождения. Так в Помереллии действовало Магдебургское право, в Эльбинге так называемое Любекское, из Любека, родины новых поселенцев. Епископские города Браунсберг и Фрауенбург также избрали себе Любекское право.
Основное различие этих прав состояло в том, что Любекское, как право морского порта, брало за основу торговлю и транспорт, прочие системы права - пашню и прочие земли. Преимущественно они отличались возлагаемыми обязанностями.
Польское право не фиксировало оброки и повинности и обременяло десятиной. Оброки состояли из поставок убойного скота и "подарков", к ним, однако, добавлялись трудовая повинность по строительству дорог, замков и мостов, охрана замка и размещение сюзерена во время путешествий, охоты и так далее. Так как обязательства не были точно зафиксированы, они давали возможность произвола и притеснений.
Немецкое право не знало нефиксируемых оброков или трудовых повинностей. Фиксируемые оброки были незначительны, а именно так называемый хлеб от плуга и денежный с восковым оброки, которые обозначали, собственно, только символическое признание прав сюзерена.
Самым важным для Пруссии было Кульмское право, дарованное городу Кульму и названное в его честь. Оно базировалось на фламандском праве, которое преобладало в форме так называемого Магдебургского права в восточногерманских колониях. Однако орден приспособил это право к специфике прусских отношений.
Немецкое, прусское и польское право обязывало всех владельцев служилого лена к неограниченному несению военной службы как при обороне родины, так и при походах во вражеские страны. Владельцы служилых ленов имели низшую юрисдикцию над своими подчиненными (= безземельными крестьянами).
Магдебургское право предоставляло сверх этог также высшую юрисдикцию и выглядело тем самым наиболее благоприятным. В Кульмском праве орден ограничивал юрисдикцию, но передавала сверх этого держателям лена право наследования также по женской линии, которого не знает Магдебургское право. В польском праве только сыновья имели право на наследство.
Военнообязанные должны были служить либо в полном вооружении, либо с доспехом. Полностью вооруженный был полностью бронирован и ездил верхом на бронированной лошади. Так как только сильные кони выносили такие нагрузки, он должен был добавлять к этому также боевого коня, называемого Dextrarius, а также требовались ему по крайней мере два конные слуги, верховая лошадь и вьючная лошадь. Воин "С Доспехом" имел только шлем и нагрудник и мог обходиться легкой лошадью.
Земельные участки соразмерялись с хуфенами, сначала фламандскими, которые составляли около 16 га, затем только вдвое меньшими прусскими. Но зерновой чинш рассчитывался не по хуфенам, а по плугам, причем за плуг считались примерно 4 хуфена. Поэтому этот зерновой чинш и назывался "хлеб с плуга". Он составлял при немецком плуге по одному шеффелю хлеба и пшеницы, при сохе только один шеффель хлеба или пшеницы. Так как шеффель весил примерно 111 кг, немецкие землевладельцы примерно с 66 га площади пахотных земель должны были отдавать 222 кг зерна. Измерение земельных участков происходило при больших площадях объездом или оценкой по милям, называемым в Пруссии марками, при меньших площадях по рутам, которые соответствовали длине в 3,76 м.
Платежным средством выбиралась, как и во всей Германии, а также в славянских странах, обыкновенно исчисляемая от марки валюта. Она имела единицей счета Марку Серебра, это 200-280 г чистого серебра. Фактически рассчитывались только много меньшими монетами, причем в Марке Серебра считалось 60 солидов, которые равнялись шиллингу, и 720 динариев, которыми являлись пфенниги.


Цитата:
ТЕКСТ ГЕРДАУЭНСКОЙ УЧРЕДИТЕЛЬНОЙ ГРАМОТЫ
1. Мы, брат Конрад фон Юнгинген (1), гохмейстер ордена братьев госпиталя святой Марии ненецкого дома в Иерусалиме, по совету и воле наших соправителей,(2) жалуем и даем жителям города Гердауэна сто двадцать гуф (3) с пашнями лесами, пустошами, рощами, болотами, лугами, пастбищами, и всем, что к ним относится, в границах, как они указаны нашими братьями, /во владение/ по Кульмскому праву (4), из всех вышеописанных гуф вышеназванный еород Гердауэн должен иметь двадцать гуф свободно /от повинностей/ для обшей пользы города.
2. Мы желаем также, чтобы Якоб, локатор (!) и шультгейс вышеназванного города, его прямые наследники и потомки, имели свободно /от повинностей/ из ста /остальных/ гуф /каждую/ десятую гуфу, каковую мы ему жалуем и даем по Кульмскому праву в свободное, наследственное и вечное владение; с этого /надела/ вышеназванный Якоб, его прямые наследники и потомки обязаны нести службу с конями и оружием, по обычаю земли, для /участия/ во всех военных походах и ополчению, строить новые замки, чинить или сносить старые — когда бы, сколько бы раз и кушбы они ни были призваны нами или нашими братьями (2).
3. Также пусть приходский священник оного города из остальных девяноста гуф имеет свободно /от повинностей/ четыре гуфы в качестве надела (I).
4. Также пусть город Гердауэн из /остающихся/ восьмидесяти шести гуф имеет двадцать гуф под заповедным лесом, а остальные гуфы он пусть имеет для /размещения/деревни; с вышеозначенных восьмидесяти шести гуф бюргеры и жители (1) оного города обязаны /платить/ чинш /в пользу/ нашего замка Кенигсберг с каждой гуфы пятнадцать скотов обычной прусской монетою (2), ежегодно в день святого епископа Мартина (3). Они так же обязаны ежегодно в вышеуказанный день святого Мартина /уплачивать/ приходскому священнику оного города в качестве десятины пол-шеффеля (4) ржи и полшеффеля овса с каждой гуфы.
5. Мы жалуем также городу Гердауэну Кульмское право (I),
6. Мы желаем также, чтобы то, что будет получено /в качестве штрафа/ отбольших судов (1), отходило: треть — власти /нашей/, треть — городу и треть вышеназванному шультгейсу Якобу, за исключением дорожных судов (2), /право вершить которые мы оставляем одной лишь нашей власти.
7. Мы желаем также, чтобы шультгейс оного города не вершил ни большой ни /дел/ о ранах, разве только наши братья или посланцы их будут присутствовать /на суде/, если пожелают; и то, что мы простим из штрафов и пеней, должно быть прощено также городом и шультгейсом (1), из особой милости мы жалуем и баем шультгейсу /право вершить/ малые суды — те, /при которых происходит уплата штрафа/ в четыре шиллинга и менее.
8. Также пусть бюргеры вышеназванного города Гердаузна ежегодно избирают между собою одного шультгейса по совету и воле наших братьев, но лишь когда будет... (1) у потомственного шультгейса.
9. Мы желаем также, чтобы шультгейс вышеназванного города не судил ни пруссов, ни /других/ ненемцев (1).
10. Мы желаем также, чтобы жители оного города не пользовались никакими иными пивными мерками, нежели те, которые указаны и изготовлены для пользы и блага города.
11. Мы желаем также, чтобы то, что в вышеназванном городе Гердауэне от выгоды и чинша — с хлебных, мясных, рыбных, сапожных лавок /и/ бань, которые имеются теперь или могут быть выстроены впоследствии, и вообще со всего того, что приносит иди сможет впоследствии приносить чинш в городе, будь то /винные/ погреба, молочные лавки, палаты суконщиков, цирюльни, весы или /иное заведение/, под каким бы видом или названием /оно/ ни было создано, — ежегодно уплачивалось в день святого епископа Мартина: треть — власти /нашей/, треть — городу и треть — шультгейсу вышеназванного города, его прямым наследникам и потомкам.
12 Буде же случатся, что впоследствии угодья бюргеров вышеназванного города будут обмерены и обнаружится больше, чем они должны иметь по праву, то пусть им останется излишек, и они должны нести нам повинности с него так же, как с остального.
13. Мы желаем также, чтобы каждый дом в вышеназванном городе, расположенный на рынке, имел семь прутов (I) в д.чту и четыре прута в ширину. А всякий иной двор в городе должен иметь восемь прутов в длину и четыре прута в ширину.
14. Также пусть из двадцати вольных гуф каждому двору принадлежит по два моргена (1) нераздельно с дворами, так, чтобы ни дворы без моргенов, ни моргены без дворов не были продаваемы.
15. Мы желаем также, чтобы с каждого двора наш ежегодно в день святого епископа Мартина уплачивался чинш в пятнадцать шиллингов обычной прусской монетою. Из особой милости даем мы шультгейсу в оном городе Гердауэне свободный/от повинностей/ участок под застройку.
16. Мы также жалуем и даем из особой милости шультгейсу и жителям оного города Гердаузна /право на/ свободную ловлю рыбы в реке, называемой Омет, вверх и вниз /по течению/ от их границ малой снастью, то есть бреднями, сачками и удочками, /и/ лишь для своего стола, а не на продажу (1). Она также никоим образом недолжны устраивать в реке запруду (2).
17. Мы даем также вышеназванному городу Гердауэну свободу /от повинностей/ но шесть лет, считая со следующего дня святого Мартина.


ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ ЧАСТЬ

Для вечной памяти и подкрепления этих дел повелели мы привесить печать к этой грамоте, которая написана и дана в нашем дворе Толяейн в день святого апостола и евангелиста Матфея (1), в год от Рождества Христова тысяча триста девяносто восьмой.
Свидетелями /этого/ являются достопочтенные дорогие наши братья Вильгельм фон Хельфенштейн, великий комтур (2); Вернер фон Теттинген, верховный маршал (3); господин Арнольд Штапель, наш капеллан; Бертольд фон Трухбург, Эберхард фон Яалленфельс, наши товарищи (4); Хевке и Генрих, наши писцы, и многие другие почтенные люди.


http://www.gako.name/mainsite/kaliningr ... 08?start=1

_________________
Living history community "Die stadt Elbing 1360-1410"
Ska, piwo, halabardy!


Вернуться к началу
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 09-04, 16:09 
Не в сети
главбюргер
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 15-08, 16:34
Сообщения: 7047
Откуда: Brzesc, Bialorus
Цитата:
Итак, в Пруссии, согласно Кульмскому договору 1233 г., владельцы более 40 хуфов земли ордена (1 хуф - 16,8 га) обязаны были в случае мобилизации выступить в поход в полном тяжелом вооружении на боевом коне в сопровождении как минимум двух всадников. Этот вид службы назывался "россдинст" (Roßdienst). Владевшие менее 40 хуфами земли ордена обязывались предоставлять "платендинст" (Platendienst) - выступать в поход в нагрудном панцире (Plate) в легком вооружении на коне. Местное население и мелкие землевладельцы (1-10 хуфов) также обязывались служить ордену "по обычаю земли" (nach Landgeswohnheit), т. е. с местным видом оружия и на коне. (Подробно о видах службы в Кульмской земле с 13 по 15 вв. см. Ekdahl, S., Über die Kriegsdienste der Freien im Kulmerland zu Anfang 15. Jahrhunderts, in: Preußenland 2/1964, S. 1-14). Фактически, орденское ополчение в Пруссии и Ливонии в первой половине 13 в. подразделялось на тяжелую кавалерию крупных землевладельцев, легкую кавалерию и пехоту ("платендинст" с кнехтами), крестьянскую легкую пехоту и обозных (Landvolk или Malewa в Ливонии) вместе с контингентами из горожан (средняя кавалерия и пехота). Кроме этих сил ордену оказывали помощь немецкие, польские и пр. крестоносцы (о военных силах Ливонии до 1238 г., включая время меченосцев, см. экскурс Benninghoven, F., Der Orden der Schwertbrüder, Köln 1965, S. 388-408).

О количестве вооруженных сил ордена в Пруссии и Ливонии в первой половине 13 в. не имеется точных данных. Беннингхофен в своем экскурсе о военных силах меченосцев в Ливонии пришел к выводу, что армия ордена на 1236 г., т.е. накануне разгромного поражения при Сауле, состояла, включая братьев-рыцарей, их слуг и силы североэстонских вассалов, приблизительно из 1720 чел. При этом вместе с силами Malewa, т. е. легковооруженными контингентами ливов, эстов и леттов, армия меченосцев могла достичь максимального количества ок. 7000 чел. Естественно, подобная армия никогда не появлялась на поле боя. В 1236 г. орден меченосцев потерял при Сауле около половины братьев-рыцарей (данные разнятся между 49, 52 и 60 павших), а уже в 1237 г. Герман Балк привел с собой в Ливонию 60 братьев Тевтонского ордена и несколько сотен кнехтов. Следовательно, можно предположить, что в данном промежутке времени (1237-1238) до договора в Стенсби, согласно которому земли североэстонских вассалов отошли к Дании, общие совместные силы Тевтонского ордена, бывших меченосцев и местного населения составляли также ок. 7000 чел. (см. экскурс Benninghoven, F., Der Orden der Schwertbrüder, Köln 1965, S. 388-408).

В качестве иллюстрации к спору о том куда относить сариантов-граументлеров, могу привести расчетные данные Беннингхофена о количестве вооруженных сил ордена в Пруссии в начале 15 в.

Братья-рыцари и граументлеры (Ritterbrüder und Graumäntler) - общ. 426, полевая армия 213;
Слуги ордена (Ordensdiener) - общ. 3200, полевая армия 1600;
Военнообязанные (Ordensdienste) - общ. 5872, полевая армия 5872;
Рыцари и слуги епископств (Stiftsmannen) - общ. 1500, полевая армия 1200;
Горожане шести главных городов (Bürger der großen sechs Städte) - общ. 1963, полевая армия 850.
Общее кол-во- 12961, полевая армия - 9735.

В расчеты не включены гарнизоны маленьких городов и масса обозных крестьян (таблицы и расчеты см. Benninghoven, F., Die Gotlandfeldzüge des Deutschen Ordens 1398-1408, in: Zeitschrift für Ostforschung 13, 1964, S. 421-477).

_________________
Living history community "Die stadt Elbing 1360-1410"
Ska, piwo, halabardy!


Вернуться к началу
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 09-04, 16:26 
Не в сети
главбюргер
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 15-08, 16:34
Сообщения: 7047
Откуда: Brzesc, Bialorus
Цитата:
Д. Хекманн. Превращение Кёнигсберга из форпоста Пруссии в ее центр (1255-1466)

«Сочинения по истории ганзейского и прусского центра» – так звучит подзаголовок сборника, выпущенного «Обществом Н. Коперника», занимающегося краеведением и историей Западной Пруссии, в 1985 г. в связи с 800-летием города Данцига(1). Этот подзаголовок указывает на то, что Данциг уже ко времени его первых упоминаний являлся прусским и ганзейским центром. Ничего подобного нельзя сказать о Кёнигсберге. Чтобы установить это достаточно бросить взгляд в имеющиеся ныне карты. Например, на рисунке Пауля Йоханзена, созданном в начальный период существования Ганзы, нет и намека на Кёнигсберг, но указаны Данциг и Эльбинг. Эти города имели свои представительства в Новгороде еще в 1295 г. Кёнигсберг удостоился, правда, картографического упоминания как ганзейский член Кёльнской конфедерации, созданной в 1367 г. против Дании(2). Это значит, что город c 1255 г., года его основания, до 1367 г. претерпел скорое превращение из прусского в надрегиональный центр.

Исходя из этого я хотел бы напомнить основные вехи развития Кёнигсберга и при этом обозначить его путь от одного из находящихся под постоянной угрозой вражеского нападения форпостов западноевропейского христианского мира 1255 г. до заключения так называемого 2-го Tорнского мира в 1466 г. Таковыми являются промежуток с 1255 г. до подавления восстания пруссов в 1265 г., конструктивная фаза до основания трёх городов, Кёнигсберг как центр епархии Замланд и Кёнигсберг как резиденция орденского маршала. Я решил закончить 1466 г., потому что в результате заключения 2-го Торнского мира Кёнигсберг смог стать столицей оставшейся под властью Немецкого ордена части Пруссии и позднее герцогства Пруссия(3).

От находящегося под постоянной угрозой вражеского нападения форпоста до подавления восстания пруссов в 1265 г.

История города Кёнигсберг начинается с мест, именовавшихся «castrum Preghore» (замок Прегоре) и «Tuwangste» (Тувангсте). В замке Прегоре (или Прегельбург) близ устья Прегеля епископ-миссионер Христиан во время его многолетнего пребывания в плену собрал первых крещёных замландских пруссов(4). Весьма вероятно, что Прегельбург присутствовал в любекских планах основания города в речном устье(5). В отличие от Прегельбурга, чьё точное местоположение неизвестно, Тувангсте находилось в совершенно определенном месте. Так замландские пруссы называли лес на горе, где в 1255 г. рыцари Немецкого ордена по совету и при материальном участии богемского короля Оттокара II возвели укрепленный замок. В его честь замок получил имя Кёнигсберг, как сообщает об этом летописец Ордена Петер из Дусбурга. О короле Богемии напоминает и печать кёнигсбергского комтура, на которой изображен восседающий на троне властитель со скипетром и державой в руках(6). На горе Тувангсте существовало укрепленное убежище, которое имело, однако, едва ли большее, чем локальное значение для близлежащих прусских деревень Трагхайм, Закхайм и Лёбенихт. Тем не менее, Тувангсте-Кёнигсберг господствовал над пересечением нескольких путей сообщения. С юга путь через Прегель и остров Кнайпхоф выходил на северный берег – земли будущего города Альтштадта, где смыкался с дорогами, ведшими в Литву, Курляндию и к побережью Балтийского моря. Обнаружение в этом районе меча викингов и топора указывает на то, что здесь – так же, как в случае с Ригой – еще в доганзейские времена велась, по крайней мере, сезонная торговля(7). Орден сооружал свою называемую в источниках «castrumantiquum» крепость сначала в юго-восточном углу горы Тувангсте, там, где позднее разместился форбург. Вскоре, при комтуре Бурхарде фон Хорнхаузен, орденские братья перенесли укрепление в расположенный выше и более пространный юго-западный угол Тувангсте. Благодаря Петеру из Дусбурга мы знаем, как выглядел этот замок: он находился под защитой 9 каменных башен и двойного кольца крепостных стен(8), что делает его одной из самых старых каменных крепостей в Пруссии(9). Кроме того, чтобы защитить укрепление с севера орден построил плотину на ручье Кацбах (упоминается уже в 1257 г.), отчего образовался большой пруд(10). Кёнигсбергский замок выдержал испытание на прочность, когда в 1261-1265 гг. его осаждали восставшие пруссы. Восставшим, правда, удалось разрушить заложенный орденом вокруг приходской церкви св. Николая и еще плохо укрепленныйcivitas (лат. город) на территории, впоследствии называвшейся Штайндаммом(11).

От подавления восстания пруссов до основания трех городов

Орден строил замок Кёнигсберг как оборонительно-наступательный оплот, чтобы отсюда отправляться в походы против язычников-пруссов и, позднее, литовцев и чтобы здесь защищаться от их нападений. Со времени основания замок был центром комтурства с одноименным названием, наряду с военными функциями выполнял также административные функции предместья всей северо-восточной Пруссии. Кроме того, Кёнигсбергу пришлось взять на себя и функции церковного центра. Эта задача была поставлена перед ним уже при делении Пруссии на четыре епископства папским легатом Вильгельмом фон Модена в 1243 г. Но до захвата и окончательного умиротворения Замланда епископ не смог стать господином в своей епархии(12). Пока не началось строительство собора на острове Kнайпхоф в конце 1330 г., орден и замландские епископы предприняли две попытки обеспечить главу епархии резиденцией. Сначала духовный глава обосновался на укрепленной замковой горе, где орден в 1257 г. предоставил ему так называемыйcastrumantiquum. С началом заселения Кёнигсберга-Альтштадта епископ и учрежденный тем временем соборный капитул в союзе с орденом начали реализовывать план строительства собора епископства Замланд в Альтштадте. Здание собора святого Адальберта в юго-восточной части Альтштадта, предположительно, было деревянным. Этот первый собор существовал, по меньшей мере, с 1297 по 1304 г. Причина относительно тесного взаимодействия епископа, соборного духовенства и ордена состояла в том, что епископ и капитул, будучи орденскими братьями, подчинялись правилам ордена(13).

Приобретенная Кёнигсбергом функция местного центра(14) значительно усилилась с основанием трех городов Кёнигсберга – Альтштадта, Лёбенихта и Кнайпхофа в 1286, 1300 и 1327 г. соответственно. Альтштадт, получивший права города 28 февраля 1286 г. от ландмейстера Конрада фон Тирберг, только формально являлся продолжением разрушенного во время восстания пруссов поселения в районе Штайндамма. Орден основал город в другом месте, а именно, между Прегелем и замком. Гражданам была вменена в обязанность только уплата податей хозяину города – ордену. В отличие от Альтштадта, который заселялся практически после его основания, основание Лёбенихта состояло в придании уже существовавшему селению статуса города; ведь учредительному акту, о котором извещает грамота от 27 мая 1300 г., предшествовало измерение облагаемых податью земельных участков селения у замковой мельницы(15). При этом 75 кв. м считались стандартным размером одного подворья, а обмеры, проводившиеся в Лёбенихте около 1455 г., дали в результате 16132 кв. м(16).

Наконец, 6 апреля 1327 г. городское право получил Kнайпхоф. Орден повелел основать город на острове, образуемом рукавами Прегеля и расположенном напротив Альтштадта(17). Там стандартными размерами земельных участков считались 149,44 кв. м и 373,6 кв. м, облагаемых податью земельных участков было в два-четыре раза больше, чем в Лёбенихте, так как со своими 53230 кв. м (данные около 1455 г.) Кнайпхоф имел площадь, в три раза б?льшую, чем Лёбенихт(18).

Кёнигсберг как центр епархии Замланд

Со строительством собора на острове Кнайпхоф вскоре после 1330 г. усилилась роль Кёнигсберга как религиозного и духовного центра северо-восточной Пруссии. Вслед за строительством этого церковного сооружения возник соборный город с домами членов соборного капитула, епископа и соборной школой. Кроме того, маленький духовный город приютил конвент бегинок (полумирских, полумонашеских женских общин), госпиталь, зернохранилище и некоторое количество лавок и прочих зданий. Надо полагать, что от власти, которую епископ и соборный капитул осуществляли в трети епархии Замланд, исходило своего рода объединяющее влияние. Епископу, резиденция которого находилась в Фишхаузене, подчинялись одноименный район, а также камеральные амты Меденау, Ринау (позднее Тиренберг), Повунден, Лаптау и Георгенбург. Соборному капитулу подчинялись камеральные амты Кведнау и Заалау(19). Предполагаемое объединяющее влияние обосновывается не только именами ряда кёнигсбергских жителей, таких как Ханс Меденав(20), Кирстине из Кведнау и Лоренц Ринав(21), которые указывают на их связь с селениями в упомянутых амтах. В значительных количествах устанавливаются лица из перечисленных амтов, состоявшие членами городских «Гильдий страждущих и бедных». Здесь достаточен пример Петера Пике из Шааксфитте (район Куршского залива), который принадлежал к «Гильдии страждущих и бедных» Кёнигсберга-Лёбенихта(22). Разнообразные возможности установления тесных отношений с сельским населением предлагали не только деятельность, связанная с заботой о ближних, но и различные служебные отношения и деловые предложения в укрепленных замках и хозяйствах епископа и соборного капитула.

Кёнигсберг как резиденция верховного маршала Немецкого ордена

С основанием замка и трёх городов, а также учреждением собора Кёнигсберг принял правовой облик, характерный для позднего средневековья и раннего Нового времени. Существенные изменения он претерпел только с объединением городов по «Ратушному регламенту» короля Фридриха Вильгельма I от 13 июня 1724 г.(23) Возникновение трёх городов Кёнигсберга в течение всего 40 лет свидетельствует о бурном развитии и росте экономики, с самого начала оказавшейся включенной в ганзейскую систему. С ростом экономики был связан и интенсивный приток населения. Движущей силой этого развития стали и маршальские службы – прусская маршальская служба и служба верховного маршала Немецкого ордена, которые были подчинены кёнигсбергскому комтуру в 1312 и 1330 гг. соответственно(24). Маршал наряду с великим магистром был ответственен за ведение войн и вместе с тем за решение вопросов общего характера. В этой связи следует напомнить о необходимости размещения, продовольственного снабжения и обеспечения вооружением множества крестоносцев, которые до 1410 г. почти каждый год стекались в Кёнигсберг из разных районов христианского запада, чтобы принять участие в походах ордена против Литвы(25). Для бесперебойного снабжения важным было не только создание собственной торговой организации, каковой была просуществовавшая до начала 13-летней войны «Гросшефферай» (Gro?schefferei) c ее двумя отделениями – кёнигсбергским и мариенбургским()26. Маршал должен был оперативно организовывать оборону страны, по крайней мере, ее наиболее уязвимых восточных территорий, чтобы успешно отражать контрнападения. Из этой задачи проистекает и своего рода верховный надзор за восточными комтурствами Бранденбург и Бальга, к которым с течением времени прибавились Мемель и Рагнит, а также фогтство Жемайтия(27) (до 1410 г.). Неразрывно связана с военными полномочиями маршала была служба связи. Поэтому Кёнигсберг стал важным местом сбора входящих и исходящих сообщений, прежде всего, тех, что касались соседних литовских и польских областей(28).

Большое значение таких сообщений для развития экспортной торговли кёнигсбергских купцов можно легко понять, памятуя, что кёнигсбергские купцы продавали преимущественно товары, которые давал лес. Строевой лес для кораблей и зданий, клёпки, зола и смола были массовыми грузами и большей частью сплавлялись по рекам из Литвы или доставлялись баржами. Документально подтвержденное с конца 14 в. пребывание прусских коммерсантов с литовском Каунасе подчеркивает значение лесных товаров из Литвы. Но через Каунас в Пруссию попадали и восточные товары, правда, в ограниченных количествах. Магистраты Альтштадта и Кнайпхофа имели право подвергать переваливаемые в Кёнигсберге лесные товары контролю качества. Через Кёнигсберг из Западной Европы доставлялись в Пруссию и далее в Литву, прежде всего, соль, ткани и сельдь преимущественно посредством речных суден. Орден и сам содержал в Кёнигсберге флот таких кораблей, в мирные времена сдавая их внаем(29). Ввиду вышеизложенного значение Кёнигсберга в раннее Новое время было во многом обусловлено его ролью порта для Литвы(30). Хотя имеются сведения о ярмарке, проводившейся в Кёнигсберге уже в 1394 г.(31), его значение как межрегионального рынка, как, впрочем, и других более крупных прусских городов, далеко отставало от Данцига. Заметный подъем Кёнигсберга как торгового центра обнаруживается только после 1466 г.(32)

Кёнигсбергская гавань оказывала свое влияние на состав населения городов, правильно оценить это влияние позволяют новейшие публикации источников. Они, например, дали возможность рассчитать долю литовского населения в Лёбенихте на конец средневековья (9 литовцев на 100 жителей)(33). Вообще считается, что доля жителей немецкого происхождения в трёх городах Кёнигсберга в среднем не превышала 45 человек на 100. Особенно высока была доля немецкого населения в слое политически влиятельных жителей с правом гражданства. Второй по величине была смешанная немецко-прусская группа (пруссаки)(34). Что касается преимущественно военнообязанного населения призамковых селений, то большинство жителей деревень Трагхайм и Закхайм были замландскими пруссами(35). Орденские братья в кёнигсбергском конвенте, который считался одним из самых крупных конвентов Немецкого ордена, были, напротив, в большинстве своем немецкого происхождения. Так, например, из 61 члена конвента 1437 г., не более 8 братьев были не немцами. То, что орден оказывал влияние на территориальное происхождение немецких жителей города, позволяют предполагать данные о происхождении имен граждан города и его жителей. Так среди них относительно много имен (фамилий), характерных для восточных земель центральной Германии. Это, безусловно, тесно связано с тем, что до первых десятилетий XV в. орденская провинция Тюрингия была основным источником пополнения для Немецкого ордена в Пруссии. Когда после 1430 г. стало проявляться персональное и политическое преобладание франконцев(36), в Пруссии в значительном количестве появились нюрнбергские коммерсанты(37). Начиная с 1438 г., их деятельность приводила к повторяющимся жалобам, выносившимся на решение съездов прусских сословий(38). Первыми документально подтвержденными кёнигсбергскими гражданами франконского происхождения были Йордан Геленхевзер и Рамшперг в Кнайпхофе. Сведения о них относятся к 1455 г.(39) Появление франков в Кёнигсберге было, безусловно, не случайным. Кёнигсбергский конвент в период так называемого «языкового спора» в Немецком ордене, случившегося во второй трети XV в., стал оплотом франконского языка и вместе с тем вторым политическим центром наряду с Мариенбургом. Этим в определенной степени была предвосхищена столичная функция, которую Кёнигсберг получил после 1466 г. Вопрос о том, имел ли этот франкский оплот и какое влияние на выбор последнего великого магистра, маркграфа Альбрехта фон Бранденбург-Ансбах, в рамках этой статьи может быть только поставлен.

Заключение

В 1255 г. братья Немецкого ордена на горе Тувангсте в нижнем течении реки Прегель в удобном для транспортного сообщения месте заложили оборонительно-наступательный оплот – крепость Кёнигсберг. Она получила свое имя в честь участвовавшего в крестовом походе короля Оттокара Богемского, который существенно позаботился о ее первоначальном материальном обеспечении. Так как рыцари ордена строили замок из камня, он смог устоять перед попытками язычников-пруссов захватить его в 1261-1265 гг. Он стал эмбриональной клеткой не только Альтштадта, Лёбенихта и Kнайпхофа, но и епископства Замланд, так как свою первую резиденцию в стране епископ построил на горе Бургберг. После подавления последнего восстания язычников в 1280-е годы становление города приняло быстрые темпы, уже в 1286 г. городские права получил Кёнигсберг-Альтштадт, в 1300 г. Кёнигсберг-Лёбенихт и в 1327 г. Кёнигсберг-Кнайпхоф. Кроме того, епископ и его капитул с собором и соборным городом, которые возникли вскоре после 1330 г. на острове Kнайпхоф, создали духовный и культурный центр в северо-восточной Пруссии. Развитию поселений способствовала не в последнюю очередь маршальская служба Немецкого ордена, ведь кёнигсбергская крепость была организационным центром продолжавшихся до начала XV в. крестовых походов европейского дворянства против литовцев. За обеспечение крестоносцев всем необходимым был ответственен, прежде всего, подчиненный маршалу руководитель орденской торговой службы в Кёнигсберге. После прекращения крестовых походов трём городам Кёнигсберг удалось с XV столетия обеспечивать себе увеличение объемов торговли с Литвой, что оказало свое влияние на состав жителей. Управленческие функции маршала в восточных комтурствах Пруссии способствовали тому, что жители этих административных единиц постепенно стали равняться на Кёнигсберг. Аналогичное торговле влияние на заселение страны оказали епископ и его капитул: в трети епархии Замланд они осуществляли высшую власть и предлагали разнообразные возможности трудовой деятельности для тамошнего сельского населения, ее отдельные формы сближали его с населением трёх городов. Импульсы к заселению трёх городов давал, не в последнюю очередь, пребывавший в замке орденский конвент. По крайней мере, это относится к периодам, когда в конвенте продолжительное время доминировало какое-либо землячество, как, например, восточно-средненемецкое в XIV или франконское в XV веке.

_________________
Living history community "Die stadt Elbing 1360-1410"
Ska, piwo, halabardy!


Вернуться к началу
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 08-01, 16:27 
Не в сети
главбюргер
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 15-08, 16:34
Сообщения: 7047
Откуда: Brzesc, Bialorus
Цитата:
Первыми ленными держателями имения Хазелау величиной 20 хуфенов были братья Титц и Конрад фон Хазелау, чье имя было перенесено на их владение. Иммигрировали ли они из Западной Пруссии, где семья Хазелау встречается как колонисты и эпонимы (в 1290, в 1324, в 1335) - или из нижней Австрии (1156 Хазелове), не известно. Австрияк Ульрих фон Хазелау служил позднее Тевтонскому ордену в Тринадцатилетней войне сословий как руководитель наемников.
Во всяком случае, передал ландмейстер Тевтонского ордена в Пруссии Фридрих фон Вильденберг 17 апреля 1320 упомянутым братьям Титцу и Конраду 20 хуфенов на поле Натанген; при этом он подчеркивал верную службу Титца фон Хазелау. Оба брата, их наследники и потомки получали 20 хуфенов в границах, которые комтур Бальги Гюнтер фон Арнштайн подтвердил им, свободно на кульмском праве, т.е. они могли завещать землю своим потомкам по мужской и женской линии. Оба держателя половины лена и их потомки обязуются исполнять замковую службу и в случае войны службу с жеребцом и броней, поставлять замку Бальга с каждого плуга (производственная единица) меру пшеницы и меру хлеба и с каждого хакена (= 2/3 хуфена) меру пшеницы и в знак признания господства кульмский или 5 прусских пфеннигов и воск ежегодно. Среди свидетелей, которые принимали участие в написании грамоты - Альбрехт, священнику в Малом Дексене, комтуры Генрих фон Зенцкау из Бранденбурга и Гюнтер фон Арнштайн из Бальги.
Оригинальный документ от 1320 года, на латыни, не сохранился; когда он обветшал к 1442 году от времени, и был проеден червями, Николас фон Хазелау попросил обновить ему уставную грамоту и перевести на немецкий язык, что магистр Конрад фон Эрлихсхаузен позволил сделать 31 января 1442. После великого чиншевого краха Тевтонского ордена Газелау должен был нести 2 кульмских службы с 1437 года.
2 ноября 1498 передали Генрих Рейсс Плауэн, Великий интендант и комтур Бальги как фогт Натангии, по многочисленным просьбам Георга фон Хазелау 1,5 хуфена в Лаксдене, в помощь его имению и службе.
Когда в 1519 году проводилась перепись плугов и "смотр войск", Андреас Хазелав также появляется среди дворян; он владел 2 плугами и выполнял службу на основании своей грамоты, при смотре войск в вербное воскресенье ему поручено купить другую лошадь, также он должен был владеть копьем.

_________________
Living history community "Die stadt Elbing 1360-1410"
Ska, piwo, halabardy!


Вернуться к началу
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 07-02, 15:29 
Не в сети
главбюргер
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 15-08, 16:34
Сообщения: 7047
Откуда: Brzesc, Bialorus
Цитата:
Подробный анализ Кульмской грамоты

http://law.edu.ru/script/cntSource.asp?cntID=100081452

Глава IV «Анализ институтов права Пруссии XIII в.» состоит из восьми параграфов. В § 1 «Вступительные замечания» обоснован подход к анализу источников. Европейское средневековое право не знало современного деления на отрасли. Правовые нормы группировались по лично-сословному принципу, отражавшему социальную стратификацию феодального общества. В соответствии с этим выделялись право земское, городское, церковное, ленное, право министериалов; право национально-религиозных меньшинств и т.п. При этом право отличалось крайним партикуляризмом (каждая местность жила по своим обычаям). Правоотношения, регулируемые грамотами и договорами ордена, предстают в виде своеобразного «треугольника»: государство (в лице ордена) – колонисты и другие группы населения – церковь. Орден выступает как главный субъект регулирования, тогда как общины и в меньшей степени церковные учреждения занимают подчиненное положение. Эти особенности анализируемых источников и средневекового права в целом определяют и логику дальнейшего изложения. Особое внимание при анализе уделено институтам КГ, которая регулирует многие вопросы наиболее развернуто. К тому же отдельные ее положения были воспроизведены в других грамотах.

В § 2 «Правовой статус различных групп населения» автор исходит из тезиса о том, что нормы о личном статусе занимали центральное место в средневековом праве. Они отражали многообразие существовавших категорий населения. Наиболее привилегированной общественной группой и главной опорой ордена стали немецкие колонисты.

В грамотах упоминается несколько категорий населения, прежде всего городского. Понятие civis в средневековом праве означало горожанина в узком смысле, т.е. полноправного члена городской общины. Совокупность бюргеров в узком смысле слова (cives) обычно противопоставлялась массе прочих жителей (incolae или habitatores), которые постоянно проживали в городе, но не были полноправными членами общины. Однако благодаря ряду норм КГ, воспроизведенных позднее в грамотах других общин, грань между бюргерами и жителями была не такой отчетливой, как в германских землях. Кроме того, города имели обширные сельскохозяйственные владения, а сидевшие на этих землях свободные крестьяне играли заметную роль в городской жизни.

Другая группа лиц, упомянутая лишь в тексте КГ, – «перегрины». Их статус не вполне ясен. Автор полагает, что перегринами называли прибывших из различных стран участников крестового похода в Пруссию (их помощь была важна для ордена в первый период завоевания края), а также тех колонистов, которые временно оседали в Кульме и Торне, намереваясь впоследствии переселиться на иные земли в орденских владениях.

Еще одна группа населения – так называемые «феодалы» (feodales). Эта категория лиц упомянута в тексте КГ. В первых немецких переводах этой грамоты термин передавался двояко – lehnlute, т.е. ленники, и lantlute, т.е. «земские люди». Такой разнобой давал повод и для различных толкований. По мнению диссертанта, «феодалы» образовывали особую группу городского населения, которая владела земельными участками в Кульмской земле, но не несла по отношению к ордену ленных обязанностей в собственном смысле слова, т.е. не входила в систему феодальной иерархии. За предоставление земли в наследственное владение они уплачивали денежный чинш и несли военную службу в ополчении. Исследование персоналий «феодалов», перечисленных среди свидетелей КГ, позволяет утверждать, что они являлись выходцами из рыцарских семей. Неясно, в какой мере они были подсудны городскому суду, но известно, что по делам о наделах, предоставленных таким горожанам на условиях службы ордену, правосудие вершили не городские, а орденские власти. В этом проявлялся двойственный статус указанной группы колонистов. Он типологически сходен со статусом министериалов или горожан-ленников, составлявших заметную прослойку в составе немецкого бюргерства XIII в. Орден, по-видимому, рассчитывал на то, что прибывающие в Пруссию крестоносцы рыцарского происхождения (свободные рыцари и министериалы) будут охотно селиться в городах, если им гарантируют сохранение их правового статуса. В целом расчет тевтонцев оправдался. О такой политике ордена говорит, в частности, грамота властям и жителям Любека от 27 апреля 1261 г., изданная в связи с основанием Мемеля. Орден обещал предоставлять переселенцам в лен земли, принадлежавшие ранее убитым куршам-вероотступникам. Процесс колонизации давал переселенцам шансы повысить свою сословную принадлежность.

Cтатус польского населения отразился в изучаемый период лишь в привилегии Германа Балька, которая регулировала главным образом положение шляхты. Представители польской знати признавались лично свободными людьми. По отношению к ним в грамоте употреблен термин «рыцари». Основные положения, которые затрагиваются грамотой, касаются военной службы ордену и семейно-имущественных отношений. В то же время из грамоты усматривается наличие прослойки зависимого польского населения, проживавшего в шляхетских имениях. Рыцари были вправе взимать с таких лиц традиционную подать («poclon») и имели над ними ограниченную юрисдикцию (по делам с ценой иска до 6 марок или о сравнительно мелких правонарушениях, влекущих взыскание штрафа «trzysta» согласно польскому праву). Доходы с имения также принадлежали рыцарю, однако суд по более значительным делам оставался в руках ордена.

Еще одна категория жителей, чей статус получил отражение в анализируемых памятниках, – местное прусское население. Основным источником, определившим его правовое положение, стал Христбургский договор. Как уже упоминалось, он юридически закреплял свободу крещеных пруссов и предоставлял им довольно широкие имущественные права. Договор содержал ряд важных предписаний, касающихся соблюдения христианских брачно-семейных норм и воспрещал прежние обычаи (многоженство, продажу жен, переход купленной отцом жены к сыну после его смерти, обычай брать в жены мачеху, жену брата, женщин до 4-й степени кровного родства или свойства без разрешения церковных властей, обычай убивать и отвергать своих детей или позволять это другим).

В 1260 г. началось новое восстание пруссов (продолжавшееся до 1273 г.), в котором не участвовали только Кульмская земля и Помезания. Орден счел, что в связи с восстанием пруссы потеряли предоставленные им ранее привилегии и отныне он вправе в индивидуальном порядке решать вопрос о статусе и правах отдельных пруссов. Кульмская земля и Помезания не были затронуты восстанием, и им был сохранен привилегированный статус. Прусские привилегии имели основное значение для Помезании и нескольких смежных областей с компактным прусским населением. Жившие там пруссы имели личную свободу, право на ограниченное самоуправление под началом сельского старосты и привилегии в области наследственного права (члены семей, не призываемые обычно к наследованию, могли сохранить за собою доставшееся им имущество при условии уплаты властям специального налога). Именно в Помезании был составлен свод обычного права пруссов, известный под названием Помезанской правды и отражающий статус коренных жителей этой земли. В остальных землях пруссы не имели привилегированного статуса. Основная часть их оказалась в положении лично зависимых крестьян, которые несли тяжелые и юридически, как правило, не ограниченные повинности в пользу ордена и епископов (барщина, оброк, строительство замков, военная служба и др.).

Таким образом, уже в XIII столетии в Пруссии сложилась довольно развитая система норм, регулировавших правовой статус жителей и одновременно отражавших специфику края с его сложным по этническому составу населением.

В § 3 «Правовое положение и организация городских общин» рассмотрен вопрос о внутренней организации городов и их положении в политической системе орденского государства. Основы внутренней организации Кульма и Торна были определены в статьях 1 и 4 КГ. Статья 4 дарует Кульму и Торну Магдебургское городское право, получившее к тому времени заметное распространение в Восточной Европе. Это пожалование сопровождалось важными оговорками, изменявшими ряд его норм. Прежде всего, в ст. 1 КГ говорится о ежегодных выборах судей, которые подойдут «сообществу городов» (communitati civitatum). Слово communitas означает здесь не просто общину, но и общинный сход. Судя по более поздним источникам, горожане получали право избирать только шультгейсов – низших судей (дела о наиболее серьезных преступлениях рассматривал орденский наместник). Кандидатуры шультгейсов, как недвусмысленно указано в КГ, должны были согласовываться с орденскими властями. Тем не менее выборность судей как таковая означала более либеральный правовой режим по сравнению с Магдебургским правом: в самом Магдебурге шультгейсы не избирались, а назначались архиепископом.

Юрисдикция городского судьи ограничивалась зоной городской черты, не распространяясь на территории, прилегающие к замкам (там, где они имелись), а также на все общественные сухопутные и водные дороги. Ограниченной была и персональная подсудность, из которой были исключены, как правило, поляки и пруссы (кроме тех случаев, когда потерпевшим был немец-горожанин). Вопрос о компетенции городских судей тесно увязан в КГ с вопросом о налагаемых ими имущественных взысканиях. КГ уменьшила размер штрафов в пользу судьи вдвое против предусмотренного Магдебургским правом. Вопрос о причине такого изменения неоднократно рассматривался в литературе. По мнению автора, можно говорить о типологическом сходстве Пруссии с марками на западе Священной Римской империи (термин «марка» употреблен в Золотой булле Римини), где подобная норма была известна. Но юридического тождества у Пруссии с марками не было, поскольку марка – это всегда имперский лен, тогда как лен и титул маркграфа гохмейстеру и ордену формально пожалованы не были. Кроме того, уменьшение наполовину размера судебных штрафов было продиктовано стремлением суверена привлечь в край больше колонистов. Как дополнительную меру для привлечения переселенцев можно интерпретировать и освобождение обвиняемого от уплаты штрафа в пользу ордена при освобождении от штрафа в пользу шультгейса.

В обеих редакциях КГ говорится о членах городского совета (consules civitatis). Это свидетельствует о том, что в момент дарования грамоты функции суда и управления еще не были разделены. Появление судебной (шеффенской) коллегии в Кульме и Торне произошло, по-видимому, к середине XIII в., поскольку во второй редакции КГ говорится уже о «совете судей и ратманов». Слово «судья» употреблено здесь во множественном числе (iudici), что позволяет сделать вывод о наличии целой судебной коллегии в каждом из городов. Шеффены, в отличие от ратманов (членов городского совета), занимали свои места пожизненно, а в случае смерти кого-либо их них вакансия замещалась путем кооптации. Примечательно, что в 1233 г. в самом Магдебурге еще не существовало городского совета, он появился там лишь в 1244 г. Не исключено, что учреждение такого органа произошло не по образцу Магдебурга, а по примеру Любека, где городской совет зафиксирован уже в 1226 г. Городской совет осуществлял текущее управление городом, представлял общину во внешних сношениях и издавал распоряжения (вилькюры) по различным вопросам городской жизни.

Еще одно встречающееся в грамоте отступление от норм Магдебургского права, помимо норм о снижении вдвое размера судебных штрафов, – изменение правил о наследовании, которое рассматривается в § 4 гл. IV диссертации.

В Эльбинге и Мемеле, как уже указывалось, было введено Любекское право. К середине XIII в. оно тоже представляло собою довольно развитый комплекс норм. Характерной чертою общин, управлявшихся по Любекскому праву, была ведущая роль в них городского совета, тогда как суды шеффенов, даже если таковые и существовали, занимали второстепенное положение. Именно городской совет Любека уже с первой половины XIII в. занимался сбором и систематизацией городского права. Кроме того, привилегии, полученные Любеком от императора и различных духовных и светских князей, обычно предусматривали, что если соответствующие князья вели с кем-либо войну, то Любек и любекцы не обязаны были в ней участвовать.

Основное отличие Любекского права в Эльбинге (и, вероятно, в Мемеле) от исходного образца заключалось в том, что указанные города не имели права уклоняться от ведения войны на стороне ордена, если в этом возникала необходимость. Наследственному судье Эльбинга была предоставлена треть всех судебных штрафов за серьезные преступления, а за менее тяжкие (до четырех шиллингов) – половина. Те две трети, которые причитались властям, орден обещал разделить поровну с горожанами, чтобы город лучше охранялся и обеспечивал иные нужды. Внутреннее устройство данных общин в их грамотах подробно не обрисовано, но по документам более позднего времени можно судить о том, что местные органы власти создавались по образцу Любека. В дальнейшем Любекское право не получило в Пруссии большого распространения. Орден всячески препятствовал его дальнейшему распространению, поскольку оно предполагало значительную самостоятельность общин.

Некоторое внимание в грамотах уделено также положению городов в политической системе орденского государства. В КГ говорится о намерении тевтонцев превратить Кульм в «метрополию» (civitas metropolitana) или «главный город» (civitas capitalis) края. Но фактически Кульм так и не стал прусской столицей. Резиденция ландмейстера разместилась в Эльбинге, а гохмейстера (с 1309 г.) – в Мариенбурге. Резиденция епископа Кульмского была устроена в Кульмзее. В экономическом отношении Кульм тоже не достиг сколько-нибудь видного хозяйственного положения, его быстро превзошел Торн. Однако формально важное значение Кульма признавалось, что имело два важных следствия, тесно связанных друг с другом. Во-первых, другим прусским городам в дальнейшем даровалось главным образом Кульмское право. Во-вторых, в городе был создан верховный суд для всех общин Пруссии, управлявшихся по Кульмскому праву. В отличие от Магдебурга, где рассмотрение дел для других городов и рассылка «поучений» в нижестоящие суды осуществлялись шеффенской коллегией, в Кульме этим занимался городской совет, а шеффены разбирали только внутригородские дела. Возможно, здесь сказалось влияние Любекского права: в Любеке именно городской совет являлся высшим судом для «дочерних» городов.

В § 4 «Имущественные правоотношения» подробно исследован вопрос о правовом режиме имущества жителей и их наследственных правах. Основное внимание при этом уделено правам на землю, которая представляла в средние века главную ценность. Рассмотрение данного вопроса начато с системы земельных мер, установленных Кульмской грамотой. Статья 23 КГ вводит в Кульмской земле унифицированную единицу земельной площади – фламандскую гуфу (ок. 16,8 га). Тем самым вводились в употребление и связанные с нею единицы длины и площади. Эти меры подробно рассмотрены в тексте параграфа. Введение унифицированной системы мер упорядочивало наделение колонистов земельными участками. Оно было также одной из предпосылок регулярной планировки прусских городов, заложенных в XIII–XV вв.

Наиболее развернуто правовой режим недвижимого имущества урегулирован в городских учредительных грамотах, а также в привилегии для польской шляхты. Владения, пожалованные общинам, включали довольно обширные территории, а также ряд водных (озерных и речных) угодий. Согласно КГ, городские общины получили угодья троякого рода: землю, предоставленную городам (общегородские угодья, находившиеся в ведении общин) и свободную от любых налогов и повинностей в пользу ордена; землю, предоставленную под условием, – для финансового обеспечения охраны городов; землю, предназначенную для содержания приходских церквей. Это деление с некоторыми модификациями в дальнейшем неоднократно повторялось в учредительных грамотах других прусских городов. Важное пожалование касалось также участка реки Вислы. Помимо свободного судоходства, жители могли беспрепятственно заниматься здесь ловлей рыбы. В то же время горожане не имели права на острова, расположенные в русле реки (вероятно, по соображениям обороны); кроме того, им запрещалось охотиться на бобров, высоко ценимых повсюду как объект охотничьего промысла. Значительные владения получил и Эльбинг, за которым было признано право на земельные угодья и на часть залива.

В анализируемых источниках урегулирован также вопрос о землевладении отдельных колонистов. Статьи 15–21 КГ касаются землевладения кульмских и торнских горожан и обусловленных этим землевладением повинностей. Указанные статьи охватывают в основном два круга таких повинностей: воинскую службу и уплату чинша ордену, а также платежи местному епископу. Орден стремился привлечь колонистов умеренным налогообложением. С другой стороны, тевтонцы были заинтересованы в формировании из переселенцев эффективного ополчения.

В параграфе проанализирована терминология грамот, в особенности термин «аллод» (allodium). Он относится прежде всего к сельскохозяйственным угодьям, которые принадлежали горожанам. Несмотря на его употребление, землевладение, закрепляемое КГ, было связано с целым рядом обременений. Контроль за процедурой отчуждения осуществлялся не городскими судами Кульма и Торна, а орденскими властями. Анализ статей 10–13 КГ показывает, что орден рассматривал все земли как свои, что исключало возможность появления аллодов в строгом смысле слова. Возможно, использование данного термина было вызвано неоднородностью земельных держаний в Кульмской земле. Обозначаемые этим термином земли противопоставлены владениям «феодалов», упомянутых в КГ второй редакции. Хотя землевладение горожан было обусловлено военной службой, владельцы аллодов не были включены в ленную иерархию. Возможно, эти положения КГ были сформулированы под влиянием тогдашнего права министериалов – служилого сословия при дворах светских и духовных князей. Автору представляется также, что такое землевладение нельзя однозначно определить как наследственно-чиншевое, поскольку в нормах грамоты наблюдается своеобразное переплетение права министериалов и локационного права. Поэтому отношения ордена с колонистами могут быть интерпретированы в рамках более широкого понятия – «пожалования» (Leihe).

Свои особенности имело землевладение польской шляхты. Рыцари, которым адресована грамота Германа Балька, именовались ленниками ордена, из чего вытекала обязанность таких лиц нести в пользу тевтонцев военную службу. Если рыцарские угодья оставались невозделанными и незасеянными, то орден был вправе пользоваться ими (например, для прогона скота), но без ущерба для фактически используемых хозяевами лугов и пастбищ. Орден мог передать их другому лицу, но прежний владелец сохранял преимущественное право на получение их вновь. Рыцарь мог также продать запущенное поле, но в этом случае с него не снималась обязанность воинской службы.

Наконец, вопросы имущественных правоотношений у пруссов получили отражение и в Христбургском договоре. Пруссам гарантировались свобода приобретения любого имущества, полная свобода распоряжения движимым имуществом. Недвижимым имуществом пруссы также могли распоряжаться свободно в пользу равных себе пруссов, немцев и поморян, при условии, что ордену будет представлено достаточное поручительство в отношении подлежащей продаже вещи, а продавец не убежит к язычникам или иным врагам ордена. Кроме того, неофиты обещали не отбирать имущество у других неофитов иначе как по закону. В немногочисленных грамотах, пожалованных в рассматриваемый период отдельным прусским нобилям, говорится о передаче им земель с деревнями «в вечное и свободное владение», благодаря чему такие пруссы также становились вассалами ордена.

С землевладением был тесно связан целый ряд хозяйственных и вотчинных прав. Видное место среди них занимало право охоты. Основы охотничьего права в прусских землях закладывает КГ. Колонистам дозволялась охота на все виды дичи (кроме бобров). При этом поимка крупного зверя (кабанов, медведей, козуль) не налагала на ловца никаких обязательств по отношению к ордену, а при поимке иной дичи орден получал правую лопатку зверя. Данные положения были сформулированы под влиянием венгерского права, которое стало известно ордену в период пребывания в Венгрии. Специальное же упоминание об отдельных видах дичи связано, по-видимому, с соответствующими немецкими обычаями. Сходные правила были установлены и в привилегии для польского рыцарства Кульмской земли.

Другой круг вопросов, связанных с землевладением, касался права рыболовства. В средневековой Европе рыба играла важную роль в питании в связи с наличием многочисленных постов. Вопрос о рыбном промысле в реках и озерах оговорен в КГ, Эльбингской грамоте и в привилегии польской шляхте. Различались два вида водоемов: малые, где можно было устроить до 3‑х тоней (в среднем около 10 га), и большие. В последних рыболовство разрешалось вести «любой снастью, за исключением сети, которую называют неводом» (newod). В параграфе рассмотрен также вопрос о юридической природе права рыболовства. Представляется, что само по себе право рыболовства в озерах возникало благодаря орденской регалии, которой орден молчаливо отказался воспользоваться в полном объеме.

С правами на водные объекты было тесно связано и право на строительство мельниц, которому посвящена ст. 13 КГ. Будучи единственным доступным видом источников механической энергии на суше, мельницы приносили владельцу большие доходы. С правовой точки зрения мельница была важнейшим орудием домениального хозяйства. Став хозяином мельницы, феодал приобретал баналитет – право требовать от местных жителей молоть зерно только на его мельнице за установленную им плату. О праве ордена на строительство мельниц прямо упоминалось уже в Крушвицком договоре. Мельничным правом обладали только те горожане, которые получили земельные угодья от ордена. КГ ничего не говорит о каких-либо дополнительных повинностях в пользу ордена за использование одной мельницы на небольшом ручье. Лишь в том случае, когда на реке в пределах угодий одного владельца могло быть возведено более одной мельницы, орден выговорил себе треть доходов с них, обязавшись произвести треть расходов на их постройку. Вопреки практике той эпохи, орден не стал провозглашать баналитет на будущие мельницы, что можно интерпретировать как дополнительную меру, призванную привлечь колонистов. Но уже по Эльбингской грамоте орден оставил за собою все места, удобные для строительства мельниц. Аналогичная норма содержится и в привилегии польской шляхты.

Судебной защите владельческих прав посвящена ст. 8 КГ. Свидетельским показаниям «соседей» (vicinos) и «земляков» (conterraneos) статья придает заранее установленную силу. В процессуально-правовом отношении ст. 8 продолжает традицию немецкого права (не только городского, но и земского), сложившуюся к XIII в. Возможно, речь идет об особой упрощенной процедуре допроса, которому судья подвергал свидетелей. Эта процедура позволяла избежать сложностей, связанных с рассмотрением дела в обычном порядке (в частности, столь сомнительного подчас средства доказывания, как судебный поединок).

Вопросы наследственного права в прусских источниках решаются по-разному в зависимости от статуса наследодателя и наследников. Статья 10 КГ, адресованная прежде всего немцам, говорит о введении в крае наследования по фламандскому праву (hereditas flamyngicale). Это право было менее казуистичным, чем Магдебургское, в его положениях прослеживается более абстрактное представление об имуществе как совокупности обезличенных вещей. Оно было и более благоприятным для женщин: наследственные права супругов объявлялись равными, и в случае открытия наследства половину наследственной массы получал переживший супруг, а другую половину – дети. Введение фламандского права было типично для восточной немецкой колонизации в XII–XIII вв. Первопричиной его был значительный наплыв выходцев из Нидерландов в Восточную Европу. В параграфе подробно рассмотрен вопрос о содержании фламандского права и соотношении его с соответствующими нормами Магдебургского. Знакомство ордена с фламандскими обычаями могло произойти как непосредственно в Нидерландах, где у него были владения, так и в одной из многочисленных фламандских колоний в Восточной Европе. В диссертации сделана попытка определить область, где возникли описанные обычаи. Вероятно, их родиной была не только провинция Фюрнес, как считалось ранее, а более обширная область в полосе, протянувшейся с юго-запада на север Южных Нидерландов (север Артуа, Турнэ, Фландрия, север Брабанта). Важна еще одна особенность этих обычаев: в рассматриваемом регионе Нидерландов не было четкого противопоставления городского права земскому. Доминировавшие в этих землях города обычно воспринимали основные черты обычаев, вырабатывали официальную их редакцию и формировали дальнейшую практику их применения. В Кульмском праве граница между городским и земским правом также была достаточно расплывчатой. Вводя в Пруссии фламандское наследственное право, орден, по-видимому, учитывал не только наплыв в край фламандцев, но и специфику заселения в условиях военной экспедиции, чреватого значительным риском для колонистов. Описанный порядок наследования уменьшал вероятность появления выморочных наделов, невыгодных для суверена с фискальной точки зрения.

По-иному были урегулированы наследственные права польской шляхты. В случае смерти польского рыцаря ему наследовал сын. При наличии нескольких сыновей раздел имения не допускался, и к наследованию призывался лишь один из них, на этого наследника переходила и обязанность нести военную службу. Однако прочие братья сохраняли свой сословный статус. Если наследник не желал нести службу, то он не имел и рыцарского достоинства, но за ним оставалась обязанность нести службу как простому воину. При отсутствии у наследодателя сыновей аналогичные права и обязанности признавались за братом. По женской же линии имение не переходило, вдова и дочери могли наследовать лишь половину всего движимого имущества, а другая половина отходила ордену. Если же дочь еще до смерти наследодателя успевала выйти замуж и отделиться в хозяйственном отношении, то она вовсе не призывалась к наследованию. В целом очевидно, что наследственные права польского рыцарства были менее выгодными, чем у немцев. В то же время возможно, что в данных предписаниях отразилось влияние польского обычного права.

Наследственное право пруссов получило урегулирование в Христбургском договоре. До его появления у пруссов в качестве наследников могли выступать только сыновья, а при их отсутствии имущество поступало в распоряжение племени. Договор установил несколько очередей наследников: сын и незамужняя дочь (в равных долях); отец или мать; внук по мужской линии; родственники по боковой линии (брат или, при отсутствии последнего, его сын). За пруссами признавалась свобода завещаний в отношении движимого и недвижимого имущества, причем при завещании в пользу церкви или духовного лица такой наследник был обязан продать имущество в течение года законным наследникам или иным вышеназванным лицам, а деньги должны были перейти церкви; в противном случае эта недвижимость свободно отходила ордену. При всех таких сделках орден имел преимущественное право покупки, но обещал, что не станет явно или тайно принимать меры для занижения цены. Если не было никаких наследников по закону, недвижимость отходила ордену, движимое имущество – тоже, если оно не было завещано. По мнению диссертанта, смысл этих норм заключался в том, чтобы ослабить общинно-родовые связи между отдельной семьей и прусским племенем в целом, которому доставалось бы имущество владельца при отсутствии сыновей-наследников. Проведение такой политики способствовало становлению землевладения, обособленного от племени. Ограничив право наследования более узким кругом родственников, орден тем самым поощрял пруссов переходить на сторону ордена.

В § 5 «Повинности населения по отношению к ордену» исследован вопрос о системе повинностей, которые несли жители Пруссии по отношению к суверену. КГ говорит об освобождении горожан и их имущества от всех «незаконных поборов», «принудительных постоев» и «иных неподобающих повинностей». Вероятно, здесь подразумевались повинности, которые местное население несло ранее в пользу мазовецких князей. КГ по-новому определила систему повинностей, связанных с землевладением колонистов. На первое место среди них поставлена военная служба. Ее объем зависел от размеров земельного надела. Владельцы 40 и более гуф служили в полном вооружении, с боевым конем и выставляли также не менее двух всадников. Владельцы меньших по площади участков должны были нести службу в более легком вооружении и выставлять одного коня. С целью воспрепятствовать уменьшению ополчения орден ограничил дробление участков, которыми владели колонисты. Ту же цель, видимо, имел и запрет на соединение нескольких наделов в одних руках. Воинская повинность, наложенная на жителей края, ограничивалась пределами Кульмской земли. На случай, если военнообязанный землевладелец будет отсутствовать, для участия в военных походах назначался заместитель. Это правило по-разному сформулировано в двух редакциях КГ. В первой редакции обязанность назначить другого ополченца вместо отсутствующего была возложена на судью соответствующего города. Согласно второй редакции КГ, назначать заместителя должен был орденский «попечитель земли». Указанное различие отражало упрочение орденской власти в крае.

Применительно к обороне орденских владений в ст. 17 КГ первой редакции, а также в Эльбингской грамоте 1246 г. употребляется слово «отечество» (patria). Данное слово выступает не просто как фигура речи, а как термин, и это словоупотребление полностью соответствует тогдашней практике. Анализ терминологии памятников приводит к выводу, что это было связано с формированием представления о распространении права именно на территорию, а не на группу лиц, как прежде. В первой половине XIII в. представление об отечестве приобретает законченный вид, что было обусловлено, во-первых, легитимацией и упрочением государственной власти, во-вторых, становлением системы территориальных княжеств и, в-третьих, формированием представления о государстве, не связанном с личностью конкретного правителя. В юридическом отношении понятия defensio patriae, bellum patriae были связаны с обязанностью населения участвовать в ополчении.

Военная обязанность получила отражение и в привилегии для польской шляхты. Рыцари были обязаны служить ордену, но не только в Кульмской земле, как немцы, а также в Польше, Померании и Пруссии, участвовать в его походах и посольствах. Если шляхтич передавал имение своему наследнику по мужской линии еще при жизни, то с момента передачи данная повинность переходила на нового владельца. Военную службу несли ордену и крещеные пруссы. Знатные неофиты имели право быть «опоясаны военным поясом», т.е. носить оружие. Пруссы были обязаны участвовать в военных походах ордена со своим вооружением. Орден обязался вызволять их из плена, если кто-либо из них попадал в плен к язычникам или врагам ордена.

Вторая группа обязанностей, вытекавших из землевладения – уплата чинша. По КГ ставка чинша была невелика и носила в основном символический характер: 1 кёльнский или 5 кульмских пфеннигов и 2 марки (ок. 380 г) воска. Аналогичную норму содержит Эльбингская грамота, причем уплата чинша должна была начинаться в этом городе через 10 лет. Но за отдельные городские участки в Эльбинге уже дополнительно взимался чинш 6 пфеннигов в год. В городах, основанных в конце XIII в. и позднее, с горожан начинают взиматься гораздо более высокие подати, составлявшие в среднем 16 скутов с гуфы. Эта сумма в 480 раз превышала денежный чинш, определенный КГ.

В КГ установлены также штрафы за неуплату или несвоевременную уплату чинша либо за неявку на военную службу: в зависимости от характера правонарушения, они в 24–480 раз превышали размер чинша. В качестве исключительной меры для обеих категорий нарушителей предусматривалось временное изъятие земельного участка у должника впредь до погашения причитающихся задолженностей.

Для польской шляхты вместо уплаты чинша была установлена пудать в размере десятой части всего, что вырастало на их полях. Зависимое население, проживавшее в их имениях, уплачивало с каждой сохи 1 скот (30 пфеннигов), а также 1 сноп льна. Для прусского же населения в изучаемый период не были установлены фиксированные подати в пользу ордена.

В § 6 «Особые права (регалии) ордена» изучен вопрос об исключительных правах ордена в Кульмской земле и в остальной Пруссии. Перечень регалий согласуется с содержанием тех документов, которыми орден традиционно обосновывал свои притязания на прусские земли, – Золотой буллы Римини и Крушвицкого договора. Поскольку политические полномочия ордена, а также охотничье и мельничное право уже анализировались выше, то в параграфе рассмотрены в основном прочие хозяйственные регалии.

Важное место среди них занимали регалии, связанные с городскими объектами недвижимости. Как духовная корпорация орден был в принципе освобожден от любых налогов, поэтому при переходе недвижимости в его руки городская казна переставала получать налоги с участков и построек. Орден обязался не обзаводиться в Кульме и Торне недвижимостью по собственной инициативе и не использовать их для иных, чем обычно, надобностей, если участок или дом дарились ордену кем-либо из горожан. При этом орден обязался соблюдать те же права и обычаи, что и иные владельцы такой недвижимости. В КГ и Эльбингской грамоте орден особо оговорил свои права в отношении укреплений. Замок вместе с прилегающей к нему территорией не подлежал городской юрисдикции. Вопрос о возведении укреплений затронут и в привилегии польскому рыцарству: если в шляхетском имении орденом возводился замок, то владельцу такого имения должно было быть предоставлена земля в другом месте.

От землевладения были производны регалии, связанные с водными объектами. В ст. 11 КГ содержится упоминание о том, что ордену принадлежат озера (что предполагало право рыболовства, право заготовки торфа и т.п.). Еще одна регалия, связанная с водными объектами, – паромная, упомянутая в КГ и Эльбингской грамоте. Сначала ею пользовались сами города, затем она была у них изъята, однако условия эксплуатации парома подлежали согласованию с городскими властями.

Особое место среди прав суверена занимала горная регалия, поскольку ведение горных разработок давало правителю возможность чеканить собственную монету. В статье упомянуты две разновидности горного права – Фрейбергское и силезское, сформировавшиеся в XII–XIII вв. Первое надлежало применять при обнаружении серебра, второе – золота. По мнению автора, с обоими видами горного права орден мог быть знаком из первоисточника, поскольку тевтонцы поддерживали тесные связи с правителями и знатью саксонских, мейсенских, тюрингских и силезских земель. Из тех же земель происходили и многие колонисты. В основе горного права лежала неограниченная свобода изыскательских работ, в том числе и в частновладельческих землях. Этим правом регламентировались также процедура предоставления горных отводов, эксплуатация шахт, отношения старателя с непосредственным владельцем участка и сувереном как владельцем горной регалии. Весь драгоценный металл, добываемый в земле, изымался из оборота и мог отчуждаться только государю, а тот как обладатель монетной регалии мог пускать его в обращение в виде денег. Горное право, однако, осталось без применения, поскольку реально золото и серебро в Пруссии найдены не были.

Важнейшей орденской регалией было право на чеканку монеты, возникшее в силу договоренностей ордена с Конрадом Мазовецким и положений Золотой буллы Римини. Оно уменьшало зависимость ордена от власти Конрада Мазовецкого. Содержание орденской регалии раскрывается в КГ и Эльбингской грамоте 1246 г. 5 кульмских пфеннигов должны были быть равны одному кёльнскому, в крае должна была иметь хождение именно кульмская монета. Перемена монеты допускалась лишь раз в 10 лет, при этом 12 новых пфеннигов должны были обмениваться на 14 старых. Основной смысл этих предписаний заключался в установлении стабильного торгового и финансового оборота. Эта мера должна была неизбежно привлечь в колонизуемую страну купечество. Из указанных в КГ денежных единиц до конца XIV в. лишь пфенниг изготавливался как монета. Шиллинг и более крупные фракции были счетно-весовыми единицами.

В параграфе рассмотрена наиболее сложная и запутанная проблема – фактическая масса и проба прусской монеты, а также ее реальное соотношение с кёльнским пфеннигом и другими валютами. Э. Вашинский в своих работах о прусской монетной системе (1952, 1965) полагал, что требование КГ о чеканке монеты по кёльнскому образцу на практике осталось невыполненным, а монетные мастера предпочитали следовать стандарту хорошо знакомых им польских монет. По мнению Э. Хемпеля (1958, 1982), такая точка зрения основана на неверном понимании КГ. Хотя в ее тексте дважды (в статьях 1 и 22) упоминается сумма в 12 пфеннигов, она нигде прямо не приравнивается к одному шиллингу, как это было в большинстве немецких земель. Хемпель считал, что в КГ слово «шиллинг» означает счетно-весовую единицу, состоявшую не из 12, а из 30 пфеннигов – подобно тому как это имело место в Баварии и Польше. Правда, за пределами Пруссии были найдены клады прусских монет XIII в., проба которых соответствует предписанию КГ (масса 720 пфеннигов равна 1 кёльнской марке). Однако, по мнению Хемпеля, то были деньги особой чеканки, выпускавшиеся специально для внешней торговли. Во внутреннем же обороте прусский пфенниг обеспечивал сравнительно мелкие сделки и поэтому имел гораздо более низкую пробу, чем его «экспортный вариант». Эта остроумная гипотеза не подвергалась впоследствии углубленной проверке. Представляется все же, что она не вполне увязана с содержанием статей 1, 4 и 5 КГ, где ставки штрафов выражены в шиллингах. Эти ставки соответствовали предписаниям Магдебургского права, основанным на соотношении 1 шиллинг = 12 (а не 30) пфеннигам. Кроме того, гипотеза опирается на весьма ограниченный источниковый материал, поэтому пока нет оснований принять ее без дополнительного изучения данного вопроса.

С монетной регалией тесно связаны еще две регалии – пошлинная и рыночная. Статья 24 КГ содержит отказ ордена от важного права, являющегося регалией суверена – права на взимание пошлин в Кульмской земле. Аналогичным образом были освобождены от пошлин жители Эльбинга. Вероятно, существовали две причины такого шага: стремление как можно скорее заселить край колонистами и невозможность эффективно взыскивать пошлины (если бы они были введены) при наличии весьма ограниченного в то время административного аппарата и в условиях военной экспедиции. Данную норму следует рассматривать в системной связи со ст. 22 КГ, говорящей об основах монетной системы и о свободном приобретении товаров на рынках. Упомянутые меры должны были способствовать оживлению торговли и привлечению купечества в Кульмскую землю и прежде всего в ее города.

В § 7 «Статус и права церковных учреждений» подробно рассмотрен вопрос о положении церкви в Пруссии. Ее статус урегулирован прежде всего в КГ. Грамота затрагивает два важнейших вопроса: уплату колонистами десятины в пользу епископа и право патроната ордена над приходскими церквами (оно включало предоставление земельных угодий для их содержания, а также право назначать священников для этих храмов и иных церквей, расположенных в черте городских владений). Упомянутые нормы отражают всю сложность государственных и церковных отношений в регионе. Отношения ордена с епископством Прусским (созданным около 1215 г.) были конфликтными, поскольку Тевтонский орден сам был духовной корпорацией. За этим конфликтом стояла не только борьба за власть, но, вероятно, также различие в стратегии христианизации пруссов: епископ Христиан проводил более мирную и терпимую политику по отношению к пруссам. Провозглашение права патроната может быть интерпретировано как проявление соперничества между тевтонцами и Христианом.

В 1243 г. папский легат осуществил раздел Пруссии на четыре епископства: Кульмское (предназначенное для Христиана), Помезанское, Вармийское и Самбийское. При этом 2/3 территории достались самому ордену. Тевтонцы стремились поставить все прусские диоцезы под свой фактический контроль. Этому способствовало создание архиепископства Пруссии и Ливонии (1245). В 1264 г. епископство Кульмское было инкорпорировано в состав орденских владений. Позднее та же участь постигла епископства Помезанское и Самбийское, и только Вармия сохранила известную обособленность. Поглощение епископств, несомненно, упрочило власть тевтонцев в крае. Ту же цель преследовала и политика ордена в отношении монастырей: как правило, монахам препятствовали водворяться в прусских землях, и не случайно Эльбингская грамота воспретила колонистам основывать в городе монашеские обители без согласия ордена, а равно отчуждать таковым участки и дома.

По праву патроната, закрепленному в КГ, а также в Христбургском договоре, орден получил целый ряд прерогатив, прежде всего право на подбор священников для приходских храмов. При анализе правовых основ патроната автором обосновано мнение о том. что право патроната возникало не по основанию княжеской власти (ratione principatus), а по основанию учреждения церкви (ratione fundi) или наделения ее имуществом (ratione dotis).

В КГ и Христбургском договоре говорится о наделении земельными угодьями приходских церквей, а применительно к городам – также церквей, которые могут возникнуть в будущем в черте городских владений. Но обещание о предоставлении обширных угодий церквам Кульма и Торна так и не было выполнено. Наиболее вероятно, что приходские священники, будучи членами Тевтонского ордена, оставались на содержании соответствующих орденских комтуров. В Христбургском договоре материальное обеспечение храмов также урегулировано довольно подробно. Каждому священнику, ведущему духовное окормление пруссов, орден обещал выделить надел земли и домашнюю скотину.

В § 8 «Повинности населения по отношению к церкви» проанализированы отношения землевладельцев с клиром. Они также получили урегулирование в КГ и Христбургском договоре. В ст. 21 КГ сказано, что колонисты уплачивают епископу Кульмскому специальный налог «вместо десятины»: с каждого немецкого плуга – 1 шеффель пшеницы и 1 шеффель ржи, а с польского плуга, который называется «гакен», – 1 шеффель пшеницы; взимание с колонистов иных податей воспрещалось. Своим происхождением эта норма обязана соглашениям, заключенным между орденом и епископом Христианом в 1228–1230 гг. Кроме того, положения грамоты являются, возможно, отголоском спора о взимании десятины, который в начале XIII в. имел место в Силезии между бреславльским епископом Лаврентием и герцогом Генрихом Бородатым. По всей видимости, этот конфликт был учтен орденскими властями, которые включили в КГ соответствующую оговорку.

Насколько обременительной для колонистов-землевладельцев была повинность, установленная КГ? Данный вопрос детально рассмотрен в параграфе с привлечением обширного статистического материала. Для этого выяснено соотношение тогдашних земельных мер и мер емкости, а также сопоставлен размер подати с урожайностью зерновых. Расчеты автора показывают, что с одного немецкого «плуга» взыскивалось от 73,33 до 76,47 кг зерна (0,014–0,015 от урожая, т.е. в 6–7 раз меньше предполагаемой десятины), а с польского гакена – 49–51,1 кг (0,0065–0,0067 от урожая, или в 14–15 раз меньше десятины). Таким образом, предписания КГ (даже если принять наименее выгодный для плательщиков вариант) предоставляли существенную льготу колонистам-землевладельцам.

В Христбургском договоре были установлены менее льготные условия для плательщиков: неофиты и их наследники должны были ежегодно платить десятину. В том же договоре подробно освещены основные обязанности пруссов как прихожан (регулярное посещение церкви, крещение младенцев, отказ от языческих верований и т.п.).

_________________
Living history community "Die stadt Elbing 1360-1410"
Ska, piwo, halabardy!


Вернуться к началу
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 07-02, 15:30 
Не в сети
главбюргер
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 15-08, 16:34
Сообщения: 7047
Откуда: Brzesc, Bialorus
Христбургский мир

7 февраля 1249 Oрден (его представлял помощник гроссмейстера Генрих фон Виде) и прусские повстанцы в замке Христбург заключили договор. Посредником выступил с одобрения папы Римского архидьякон лежский Яков. Договор гласил, что принявшим христианство пруссам папа Римский дарует свободу и право быть священниками. Крещённые прусские феодалы могли стать рыцарями. Крещённым пруссам давалось право наследовать, приобретать, менять и завещать своё движимое и недвижимое имущество. Продавать недвижимое имущество можно было только себе равным - пруссам, немцам, поморянам, только надо было оставить Ордену залог, чтобы продающий не сбежал к язычникам или другим врагам Ордена. Если у кого-то прусса не находилось наследников, его земля переходила в собственность Ордена или феодала, на земле которого он жил. Пруссы получили право подавать в суд и быть ответчиками. Законным браком считался только церковный брак, и только рождённый от этого брака мог стать наследником. Памедены обещали в 1249 построить 13 костёлов, вармы - 6, нотанги - 3. Они также обязались каждую церковь обеспечить 8 убами земли, платить десятину, в течении месяца крестить своих соотечественников. У родителей, не крестивших ребёнка, должно было конфисковываться имущества, некрещённых взрослых следовало выгонять из мест, где живут христиане. Пруссы обещали не заключать договоров против Ордена и учавствовать во всех его походах. Права и свободы пруссов должны были действовать до тех пор, пока пруссы не нарушат свои обязательства.

http://teutonic.tripod.com/krestonoscy.htm#christ1

_________________
Living history community "Die stadt Elbing 1360-1410"
Ska, piwo, halabardy!


Вернуться к началу
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 07-02, 15:30 
Не в сети
главбюргер
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 15-08, 16:34
Сообщения: 7047
Откуда: Brzesc, Bialorus
Цитата:
Перед нами Кишпоркский договор (1249г.) Помезании, Погезании и Вармии с Орденом 21. Отметим некоторые его черты, важные для нашей темы. Во-первых, примечательно, что прусская наследственная знать (ex nobili prosapia procreati), заключавшая договор, получила право посвящения в рыцари, т. е. здесь формировалось характерное для средневековья сословие привилегированных землевладельцев 22; во-вторых, договор признал (разумеется, номинально) право пруссов на личную свободу и распоряжение движимым и (с существенными ограничениями) недвижимым имуществом, а также право наследовать имущество не только за сыновьями, но и за дочерьми и другими родственниками. Следовательно, к этому времени у пруссов Привислинья имелось уже устойчивое наследственное право, которое было урезано Орденом в интересах немецких рыцарей.

Очень важно, что Кишпоркский (Христбургский) договор позволяет сделать вывод о существовании у пруссов до вторжения Ордена свободной продажи недвижимой собственности. При данном уровне производительных сил 23, при разделении труда, породившем товарное [15] производство, наличие аллода — свободно отчуждаемой земельной собственности — неизбежно вело к разложению сельской общины и становлению феодальных производственных отношений.
Наконец, существенно и то, что представители пруссов настояли на введении в их землях суда по образцу своих соседей — поляков, лишь без применения испытания каленым железом. Значит, судебные институты феодальной Польши оказались применимы к прусской действительности. Нужно подчеркнуть, что данная статья договора является ярким свидетельством давних связей этих прусских земель с Польшей 24.

Кишпоркский договор не случайно так богат сведениями об общественной организации пруссов. Этот договор был в руках Ордена одним из средств укрепления его позиций в западнопрусских землях, но их соседство с Польшей заставляло немецких феодалов проводить здесь более осторожную политику, чтобы как-то обеспечить свой тыл в наступательном движении на Восток. Позднее, с началом нового восстания пруссов, договор утратил силу.

Этот договор отражал реальные черты общественного строя пруссов. Нормальное развитие у пруссов, в частности, помезан, феодальной собственности было прервано с вторжением Ордена, разграблением помезанских земель немецкими рыцарями. Немецкий Орден запретил пруссам [16] владеть землей, вести торговлю, заниматься ремеслом. Несмотря на это, в последующем немецком законодательстве все же уцелели некоторые сведения (собранные В. Кентжиньским) о помезанском феодальном землевладении, главным образом — в грамотах, говорящих о перераспределении земельных владений той части помезанской знати, которая пошла на службу к Ордену. В XIII — начале XIV в. наблюдалась передача собственности помезанской шляхты Ордену, получение ею новых пожалований и прав, обмен прежних земельных владений на новые и т. п.

http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty ... mepred.htm


Вот одна из статей из Христбургского (Кишпоркского) договора 1249 г.: тевтонского ордена с пруссами
[5] и что во всех наших походах пойдут снабженные и вооруженные согласно своим возможностям. И мы им обещаем, что если кто из них во время наших походов будет взят в плен язычниками или врагами, мы добросовестно будем стараться об их освобождении без того, чтобы нам [что-либо] давали»
(Пашуто В. Т. Образование Литовского государства. М., 1959. С. 499—507).

_________________
Living history community "Die stadt Elbing 1360-1410"
Ska, piwo, halabardy!


Вернуться к началу
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 07-02, 15:37 
Не в сети
главбюргер
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 15-08, 16:34
Сообщения: 7047
Откуда: Brzesc, Bialorus
Матузова В. И. , Назарова Е. Л. Местные ленники в Пруссии и Ливонии в начале XIV в.
https://picasaweb.google.com/lh/photo/i ... directlink

https://picasaweb.google.com/lh/photo/M ... directlink

https://picasaweb.google.com/lh/photo/z ... directlink

https://picasaweb.google.com/lh/photo/M ... directlink

_________________
Living history community "Die stadt Elbing 1360-1410"
Ska, piwo, halabardy!


Вернуться к началу
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 12-07, 11:39 
Не в сети
главбюргер
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 15-08, 16:34
Сообщения: 7047
Откуда: Brzesc, Bialorus
Цитата:
Имущественные правоотношения по Кульмской грамоте

Система земельных мер по Кульмской грамоте. Прежде чем рассмотреть правовой режим землевладения по КГ, целесообразно сперва обратиться к вопросу о введенных грамотой мерах площади. Ст. 23 КГ вводит унифицированную единицу земельной площади - фламандскую гуфу. Гуфа (mansus) неоднократно упоминается в. КГ - в ст. 2, 5, 7, 15, 17, 23. Частота упоминания гуфы в тексте памятника позволяет заключить, что гуфа (в отличие от мер, о которых говорится в ст. 21 грамоты) считалась универсальной мерой площади. Ее введение как бы приводило к общему знаменателю многообразные предписания КГ. Указанная норма представляла большую важность, поскольку кульмские меры стали позднее образцом для всей Пруссии. Кульмская система мер, как отмечает польский исследователь Юзеф Шиманьский, обязана своим происхождением чиншевому хозяйству, что на общеевропейском фоне не является чем-то исключительным и неповторимым. Эта одна из многих систем, выработанных в ту эпоху и опиравшихся в конечном счете на каролингскую систему мер, воспринявшую некоторые античные образцы. Гуфа как термин, означающий меру площади (прежде всего - как синоним надела, принадлежащего одному крестьянскому хозяйству), была известна в германских землях и на немецко-славянском пограничье с VII в. С XII столетия она часто применяется при определении размера всякого рода угодий. Лишь обладатель гуфы или части ее был крестьянином в правовом смысле, т.е. полноправным членом сельской общины.

В ХН-ХШ вв. нарезка сельскохозяйственных угодий на гуфы, выполняемая специально подготовленными землемерами (mensores literati), становится важнейшим инструментом немецкой колонизации в Восточной Европе. В ходе колонизации использовалось два основных вида гуф - франконская и фламандская. Конкуренция этих двух мер в целом ряде регионов (например, в Саксонии и Силезии) отражает ту неоднородность населения, которая складывалась благодаря наплыву колонистов из различных земель. Различие между двумя видами гуф заключалось не только в их площади, но также в форме и структуре плана.

Франконская гуфа представляла собой прямоугольный надел земли общей площадью от 24,19 до 27,52 га; одну треть его длины составляло озимое поле, одну - яровое и одну - пар. По мнению исследователя средневековой колонизации В. Куна, способ нарезки полей, характерный для франконской гуфы, соответствовал природным условиям, в которых первоначально селились колонисты. Эти условия позволяли отказаться от тесной привязки пашни к деревне и создавать наделы, расположенные среди леса (так называемые лесные гу-фы). Фламандская гуфа так же имела прямоугольную форму. Деление на озимое, яровое поля и пар осуществлялось на ней не по длине, а по ширине, путем разделения гуфы на три узкие параллельные полосы. Каждая полоса имела в ширину 10 прутов (об этой единице см. ниже), а в длину - 300, что составляло в итоге около 16,8 га, т.е. приблизительно 3 франконской гуфы. Возможно, происхождение такой нарезки угодий связано с природными условиями Нидерландов, где устройство узких полос пашни объяснялось необходимостью осушения почвы. В дальнейшем нидерландские колонисты использовали привычный им способ межевания и в глубине материка. Фламандская гуфа широко использовалась в остэльбских землях при колонизации на немецком праве (в том числе и у славян) - например, в Бранденбурге, Силезии, Великой Польше, Мазовии. Статья 23 прямо предписывает, что размер гуф должен исчисляться «согласно фламандскому обычаю». Введение этого обычая в Пруссии означало не только следование сложившейся практике, но, возможно, соответствовало и природным условиям края, связанным с необходимостью мелиорации почв. С юридической точки зрения оно было проявлением важной регалии суверена -права определять систему мер и весов.

Вводя в Кульмской земле фламандскую гуфу, орден вводил тем самым и связанные с нею единицы длины и площади. От первой половины XIII в. до нас дошли лишь фрагментарные сведения об этой системе мер, в основном она известна из более поздних источников. Прежде всего мы имеем в виду руководство по землемерному искусству «Geometria Culmensis», составленное в Пруссии около 1400 г., а также уцелевшие образцы мер (в частности, эталон кульмского локтя, вмурованный в стену торнской ратуши) и результаты обмеров архитектурных памятников, позволившие уточнить размер строительных модулей. На рубеже XIV-XV вв. система мер приобрела законченный вид и выглядела следующим образом.

Приведенные данные важны для нас своими соотношениями, однако абсолютная длина этих единиц в метрах в первой половине XIII в., по-видимому, была несколько большей. Имеются данные о том, что до XIV в. длина используемого в Пруссии фута составляла 31,39 см, т.е. равнялась величине фута, используемого в рейнских землях (так называемый королевский фут - pied de roi), а длина другой основополагающей единицы - локтя - составляла соответственно около 62,7 см. Сокращение ее размера произошло, по всей видимости, в период правления гохмеистера Дитриха фон Альтенбурга (1335-1341).

С учетом сказанного о размере локтя в первой половине XIII в., абсолютный размер гуфы в гектарах в период издания КГ также был, очевидно, несколько больше.

Введение унифицированной системы земельных мер имело два важных последствия. Во-первых, оно упорядочивало наделение колонистов земельными участками. Во-вторых, оно было одной из предпосылок регулярной планировки прусских городов, заложенных в XIII-XV вв. Эта планировка основывалась на системе строительных модулей, которые использовались как при определении плана поселений, так и при возведении зданий и сооружений. Регулярный план был характерной чертой городов, возникших в ходе немецкой восточной колонизации. Истоки этого явления следует искать далеко от прусских берегов, оно возникло, как известно, в Италии и Южной Франции и распространилось позднее во всей Восточной Европе. Таким образом, принятые орденскими властями меры находились в русле общеевропейской землеустроительной и градостроительной практики, что не лишало, однако, своеобразия местные градостроительство и архитектуру».

Общинные земли. Рассмотрим теперь комплекс норм, посвященных землевладению. Наиболее подробные сведения по этому вопросу до нас доносят КГ и Эльбингская грамота. Статьи 2 и 3 КГ посвящены описанию угодий (территорий и акваторий), отведенных Кульму и Торну. Описание городских владений всегда являлось важнейшим элементом локационных грамот в XII-XIII вв.

Согласно КГ, городские общины получили угодья троякого рода: землю, предоставленную городам и свободную от любых налогов и повинностей в пользу ордена (ст. 2, 3); землю, предоставленную под условием - для финансового обеспечения охраны городов (ст. 5 первой редакции); землю, предназначенную для содержания приходских церквей (ст. 7). Это деление с некоторыми модификациями будет в дальнейшем неоднократно повторяться в учредительных грамотах других прусских городов. Территория, подчиненная непосредственно городским властям и относившаяся к городскому судебному округу, образовывала в совокупности так называемый вейхбильд. Статьи 2 и 3 похожи по структуре, но содержание их претерпело сильные изменения во второй редакции, поскольку к середине XIII в. изменилось расположение самих городов. Обе статьи представляют интерес не только с историко-правовой, но и с краеведческой точки зрения, так как их положения являются важным источником по истории топонимии и гидронимии этого региона. При рассмотрении ст. 2 и 3 выявляются своеобразие средневековой хозяйственной жизни (прежде всего, важная роль, которую играло в экономике города сельское хозяйство) и специфика военно-политической ситуации в Кульмской земле.

Описание угодий КГ начинает с владений Кульма, чем подчеркивается значение города как политического центра края. В ст. 2 редакции 1233 г. определен размер угодий, составляющий 300 гуф. Статья 24 уточняет, что размер гуфы определяется по фламандскому обычаю. Если учесть, что фламандская гуфа равнялась 16,8 га, то оказывается, что владения города на суше составляли 5040 га. При оценке этой статьи, как и других норм КГ о земельных пожалованиях, следует иметь в виду тогдашнюю урожайность земли. По подсчетам В.-Ф. Хеннинга, в средневековой Германии зерно покрывало 70% калорий в пищевом рационе (на человека в год приходилось 250 кг зерна). При тогдашней урожайности земли для удовлетворения годовой потребности одного взрослого человека в пище требовалось 0,7-0,8 га возделываемых площадей, поэтому при нормальном трехполье (с парами, составляющими от общей площади угодий) на человека должно было приходиться свыше 1 га обрабатываемой земли. На практике крестьяне в Кульмской земле получали наделы менее чем в 2 гуфы (в других областях - от 2 до 4 гуф на хозяйство), что, по-видимому, было достаточно для пропитания одной семьи и принадлежащей ей домашней скотины. Конечно, под пашню намечалось отвести не все угодья, а урожайность земли в Кульмском крае, по всей видимости, была ниже, чем средняя по Германии. И все же значительная площадь отведенных земель свидетельствует о стремлении ордена привлечь как можно больше колонистов. О правовом режиме земель, предоставленных согласно ст. 2, говорится, что эти земли отведены для общих нужд (pro communibus... usibus). Речь, очевидно, идет о так называемой альменде (общегородских угодьях, находившихся в ведении общины). Порядок их использования определялся городскими властями.

«Гора» (mons), упоминаемая в тексте как ориентир - это, по-видимому, холм, на котором был расположен город.

Другое важнейшее пожалование касалось участка реки Вислы. Суверенитет ордена распространялся не только на сушу, но и на водные пути (это право упомянуто в Золотой булле Римини), отсюда вытекало и право пожалования. Помимо свободного судоходства жители могли беспрепятственно заниматься здесь ловлей рыбы. Сформулированное в КГ предписание соответствовало немецким обычаям. Так, «Саксонское зерцало» устанавливало: «Вода, имеющая течение, является общей для транспорта и для рыбной ловли. Рыболов вправе, далее, использовать правый берег так далеко, как он может шагнуть из судна» (Земское право, кн. II ст. 28 § 4).Отведенный Кульму отрезок реки составлял одну милю выше города и одну милю ниже его по течению. Эта единица длины упоминается также в ст. 3 редакции 1251 г. По всей видимости, в документе имеется в виду римская миля, составляющая 1000 шагов (passus), или 1,475 км. Эта единица широко применялась в интересующую нас эпоху при землеустроительных работах, в частности, при межевании городской земли под застройку.

Из правила о свободном пользовании рекой в статье сделано два важных исключения. Во-первых, горожане не имели права на острова, расположенные в русле Вислы. Вопрос о причине этого запрета специально рассматривался, насколько нам известно, лишь в работе Людвига фон Бачко, который строил свою гипотезу на основе наблюдений, сделанных непосредственно в указанной местности. Бачко обратил внимание на то, что часть островов в вислинском русле покрыта кустами ивняка, который срезали и использовали для изготовления связок (фашин), применяемых при устройстве и укреплении дамб. На плодородной почве ивняк рос так быстро, что его можно было срезать каждые три года. По мнению Бачко, это обстоятельство и побудило орденские власти сохранить острова в своем распоряжении. Строительство дамб было необходимо, чтобы предохранить местность от затопления. Густые же хвойные леса, которыми были покрыты вислинские берега, не имели достаточно кустарника, из которого удобно делать фашины. Из того же ивняка можно было в случае необходимости изготавливать и плоты, поскольку использование водных путей было важным в крае, не имевшем достаточного количества сухопутных дорог. К тому же, сохраняя за собой острова, орденские власти могли помешать пруссам, прятаться в густых зарослях кустарника и нападать на колонистов. По мнению Бачко, сами колонисты, ввиду их малочисленности, еще не имели возможности эффективно контролировать эту местность. Предложенное Бачко объяснение нельзя считать окончательным. Состав растительности (из-за климатических сдвигов и хозяйственной деятельности человека) за 600 лет сильно изменился. Исследованиями XX в. установлено, что в период до орденских завоеваний в Западной Пруссии как раз преобладали лиственные породы деревьев, а ель и красная ель, распространенные во времена Бачко, почти отсутствовали. Ландшафт местности мог измениться и из-за изменений речного русла. Тем не менее, не исключено, что орден действительно стремился сохранить за собой контроль над островами по военным соображениям. Хотя на островах вблизи Кульма замков не возводилось, возможно, что там располагались сторожевые посты и тому подобные объекты. Прояснить этот вопрос могут лишь раскопки.

Второе изъятие из правила о свободном пользовании рекой - запрет охотиться на бобров. Эта оговорка повторяется также в ст. 3 применительно к Торну и в ст. 11 - как составная часть перечня исключительных прав (регалий) ордена в Пруссии. Бобр издавна высоко ценился повсюду как объект охотничьего промысла за свои мех и мясо, поэтому право охоты на него всегда особо оговаривалось в документах XIII в. В Пруссии бобры были распространены повсеместно, о чем свидетельствуют данные топонимии и гидронимии. Освоение охотничьих угодий в Западной Пруссии началось, по-видимому, еще в VIII в., и к XIII в. появляются признаки исчезновения бобра. Этому способствовали также наступление на леса и болота, работы по мелиорации и т.п. Поэтому орденские власти принимают меры по охране бобров. Безусловный запрет (для горожан и крестьян) охотиться на бобра соблюдался свыше 300 лет. Лишь с 1540-х гг. начинается интенсивное истребление этих животных. Оно продолжалось, не считая кратковременного запрета при Фридрихе I (1706), до первой половины XIX в., когда бобры в Западной Пруссии полностью исчезли». В связи с переносом Кульма в 1239 г. на новое место, в 4,5 км к северо-востоку от прежнего города, возникла необходимость вновь определить границы городских владений, что и было сделано в редакции 1251 г. В отличие от первой редакции, возобновленная грамота не содержит точного указания площади в гуфах, а заменяет его описанием границы по ориентирам на местности. В какой мере эти угодья совпадали с отведенными ранее, сведений не имеется, однако более поздние источники говорят о том, что общая площадь этих земель не уменьшилась по сравнению с предоставленной в 1233 г. Угодья Кульма, описанные в КГ 1251 г., представляли собой полосу земли вдоль правого берега Вислы. В общей сложности владения Кульма вместе с гуфами, доходы от которых направлялись на обеспечение охраны города (см. ст. 5 первой редакции), составили 420 гуф, или около 70 квадратных километров. Это были самые обширные в орденском государстве городские угодья.

Статья 2 в редакции 1251 г. по-новому определила и отрезок Вислы, предоставленный горожанам в бесплатное пользование. Нижний конец его совпадал с озером Рензе, а верхний - с деревней Топульна (существует ныне под названием Топольно). Это селение располагалось почти напротив Кульма на левом берегу Вислы, неподалеку от замка Швец. Топульна возникла задолго до описываемых событий и была не просто деревней, а одним из стратегически важных пунктов на Висле при впадении в нее р. Вды. Раскопки вскрыли здесь укрепленное славянское поселение VIII-IX вв., окруженное валом пятиметровой высоты.

Владениям Торна посвящена ст. 3 КГ. Они были меньше, чем кульмские. Освобожденные от всяких повинностей городские угодья первоначально охватывали пять островов, расположенных в русле Вислы. Самый крупный из них, прямо названный в грамоте magna insula - остров Лисске. Он располагался немного ниже Нессау - замка, стоявшего на левом берегу Вислы (т.е. уже за пределами Кульмской земли), почти напротив Торна. Этот замок был выстроен рыцарями около 1230 г. в качестве плацдарма для подготовки похода в Пруссию. Как стратегически важный пункт он до XV в. был орденской крепостью и центром одного из комтурств. Остальные острова - Горек, Вербске и два безымянных - находились ниже по течению. Точная площадь указанных островов в XIII в. нам неизвестна, но, по мнению Тадеуша Ясиньского, она не превышала 10 гуф. Вместе со 100 гуфами, предоставленными городу для содержания стражи (ст. 5), и 44 гуфами, пожалованными приходской церкви Торна (ст. 7), общая территория городских владений была довольно значительной. Как полагал Артур Земрау, горожане рубили росшие на островах дубы и ивняк, заготавливали там сено и пасли скотину, но для земледелия эти территории не использовались.

В связи с переносом города в 1236 г. на новое место редакция 1251 г. изменила местоположение и площадь торнских владений. Возможно, однако, что грамота (по крайней мере, отчасти) просто узаконила существующее положение, так как из-за нехватки собственно сельскохозяйственных угодий торнские жители почти наверняка использовали вислинский берег для садоводства и огородничества. Восточная граница городской земли примыкала к упоминаемым в КГ владениям епископа Куявского. Это епископство занимало левобережье Вислы в ее нижнем течении. Его земли начинались чуть выше Добжи-ни и простирались до самого моря. Центром епископства был г. Влоцлавек (нем. Леслау) на Висле. Судя по источникам XIII в., упоминаемая в ст. 3 КГ граница торнских владений шла от Вислы (немного выше Торна) в северном направлении вглубь территории Кульмской земли. В соответствии с грамотой, владения Торна, аналогично владениям Кульма, стали представлять собой полосу земли вдоль правого берега Вислы. Согласно подсчетам польских исследователей, ее площадь составила 180 гуф, или немногим более 30 квадратных километров. Ограничения, касающиеся пользования рекой, в ст. 3 сформулированы аналогично кульмским.

Вторая категория городских угодий, упомянутая в КГ - земли, предназначенные для финансирования городской стражи (упомянуты в первой редакции ст. 5). Кульм получил на эти цели 120 гуф, Торн - 100 гуф. Статус этих земель был близок к статусу вольных гуф, пожалованных городам согласно ст. 2 и 3, поскольку финансирование городской стражи было единственным обязательством, наложенным на общины в связи с этим пожалованием. До того момента, пока отведенные угодья станут приносить урожай, орден обязался компенсировать две трети расходов на стражу. Судя по всему, освоение этих угодий проходило с большими трудностями (обстановка военной экспедиции, необходимость, по крайней мере частично, поднимать целину, проводить работы по осушению местности и т. п.), так как от обязанности финансировать расходов на городскую стражу орден был освобожден лишь в 1262 г. На каких правовых началах предполагалось осуществлять эксплуатацию угодий - путем сдачи в аренду или иным способом, в КГ не сказано. Единственная оговорка, включенная в статью в связи с условием об этих угодьях, касается взимания десятины. Вопрос о десятине будет подробно рассмотрен ниже, в статье о повинностях жителей по отношению к церкви.

В Эльбингской грамоте также были подробно описаны границы городских угодий. Общая площадь их не указывалась, но по более поздним оценкам считается, что она составляла в общей сложности 3,5 кв. мили. Они находились по берегам р. Эльбинг при ее впадении в залив. Грамота 1246 г. указывает на виды угодий, пожалованных общине (поля, сады, луга, пастбища).

При сопоставлении положений КГ и Эльбингской привилегии, касающихся городского землевладения, а также при обращении к источникам более позднего времени, проясняющих правовое положение городских угодий, выявляется ряд различий в статусе земель, пожалованных указанным общинам. По Кульмской грамоте сельскохозяйственные земли объявлялись свободными от чинша в пользу ордена. Это означало, что деревни, основанные на городских землях, должны были нести повинности не государству, а городу. Часть деревень была населена наследственными чиншевиками и платила чинш городу. Данное обстоятельство превращало пожалованные земли в стабильный источник дохода для городской казны. Население некоторых деревень составляли так называемые огородники, которые платили чинш не городу в целом, а отдельным бюргерам. Жители городской округи находились под городской юрисдикцией, при этом суд по малозначительным делам вершил сельский шультгейс. В Эльбинге картина выглядела иначе, поскольку ему было даровано Любекское право. Очевидно, орден не был готов выделять каждой городской общине вольные гуфы, поэтому с городских земель взыскивался чинш в пользу ордена, хотя размеры чинша были невелики. Правосудие над городскими деревнями также принадлежало ордену, а жители этих деревень должны были принимать участие в военных походах. И лишь позднее статус эльбингских деревень был приближен к статусу кульмских, хотя окончательное уравнивание их было произведено лишь в 1457 г., после перехода Западной Пруссии под власть Польши. Землевладение отдельных колонистов. Ст. 15-17 и следующие за ними ст. 18-21 КГ образуют комплекс тесно взаимосвязанных норм. Они касаются землевладения кульмских и торнских горожан и обусловленных этим землевладением повинностей. Указанный комплекс норм охватывает в основном два круга таких повинностей: обязательства по отношению к ордену (воинская служба - ст. 15, 17, 20; уплата чинша - ст. 18, 19) и по отношению к местному епископу (ст. 21). По своему содержанию эти статьи дополняют и как бы «уравновешивают» положения статей 2, 3 и 7, посвященных землевладению городов и их приходских церквей.

Смысл ст. 15-21 был двояким. С одной стороны, орден стремился привлечь колонистов умеренным налогообложением; с другой - тевтонцы были заинтересованы в формировании из переселенцев эффективного ополчения, на которое они могли бы рассчитывать в ходе боевых действий в Кульмской земле. Эта мера не была случайной - как свидетельствуют данные XIII в., политика расселения колонистов на завоеванных у пруссов землях вызывала недовольство и неоднократные восстания коренного населения.Для того чтобы разобраться в существе земельных правоотношений, определяемых КГ, необходимо сперва обратиться к терминологии памятника. В грамоте употребляются термины троякого рода: «имущество» (bona) - в ст. 10, 11, 15, 18, 20, 21; «наследство» (hereditas) - в ст. 14, 16, 18; «аллод» (allodium) - в ст. 15. Первый из них является общим обозначением всякого имущества, второй касается вещей (в том числе недвижимости), переходящих по наследству; наконец, третий относится прежде всего к сельскохозяйственным угодьям, которые принадлежали горожанам.

Что стояло, однако, за употребленным в тексте КГ термином «аллод»? Как известно, под аллодом в средневековом праве понимались земли, находившиеся в частной собственности, которые можно было свободно отчуждать, что зафиксировано в «Саксонском зерцале» (Земское право, кн. I, ст. 8, § 1; ст. 34, § I). Однако в данном случае о частной собственности на земельные наделы говорить не приходится, поскольку землевладение, закрепляемое КГ, было связано с целым рядом обременении. Во-первых, это требование ст. 15 о том, что в качестве покупателей должны выступать люди, которые «окажутся хорошо подходящими» для земли и ордена. На практике это означало, что контроль, за процедурой отчуждения осуществлялся не городскими судами Кульма и Торна, а орденскими властями. Юридически процесс отчуждения выглядел не как прямой переход права собственности от продавца к покупателю, а как возврат надела (или части его) в руки ордена, который уже в свою очередь наделял участком нового владельца. Во-вторых, из содержания статей об орденских регалиях (ст. 10-13) вытекает, что орден рассматривал все земли как свои, что исключало возможность появления аллодов в собственном смысле слова. Что же касается употребленного в ст. 15 термина allodium, то смысл его проясняется при обращении к первым немецким переводам КГ. Во всех них это слово переведено как vorwerc (vorwerch, vorwerck). Это слово означает не все земельные угодья, а самый двор с жилыми и хозяйственными постройками, образующий центр крестьянского хозяйства. Таким образом, в ст. 15 термин allodium употреблялся в более узком смысле - скорее хозяйственном, чем правовом.

Еще одно обстоятельство, которое могло повлиять на словоупотребление ст. 15, заключалось, возможно, в неоднородности земельных держаний в Кульмской земле. Как полагает Мариан Дыго, обозначаемые термином allodium земли противопоставлены владениям «феодалов», упомянутых в КГ редакции 1251 г. Хотя землевладение горожан было обусловлено военной службой, владельцы аллодов не были включены в ленную иерархию. По мнению М. Дыго, положения ст. 15-17 КГ были сформулированы под влиянием тогдашнего права министериалов - служилого сословия при дворах светских и духовных князей рейха. В литературе нашла отражение дискуссия о природе землевладения, закрепляемого КГ. В. фон Брюннек полагал, что установление наследования наделов (ст. 10) и обязанность уплаты денежного чинша, прямо упомянутого в ст. 18 КГ, позволяют определить такое землевладение как наследственно-чиншевое. С некоторыми оговорками эту точку зрения разделял и Г. Киш. По мнению же М. Дыго, установленный КГ режим землевладения не вполне вписывается в эту конструкцию, поскольку в нормах грамоты наблюдается своеобразное переплетение права министериалов и локационного права. Поэтому он полагал (как уже упоминалось в связи со ст. 10), что отношения ордена с колонистами могут быть интерпретированы в рамках более широкого понятия- «пожалования» (Leihe). Точка зрения М. Дыго представляется нам более обоснованной.

Как видно из ст. 16 КГ, лица, получившие угодья от ордена, были не вправе покупать дополнительные надела сверх одного. Очевидно, это ограничение было введено с целью гарантировать достаточную численность ополчения.

Вопрос об отчуждении недвижимости горожанами-колонистами был затронут также в Эльбингской грамоте. Бюргерам запрещалось отчуждать участки и дома мирянам, не имеющим намерения поселиться в городе. Но данное ограничение не распространялось на сделки в пользу ордена. Указанная норма также, очевидно, была направлена на возможно скорейшее формирование постоянного населения в этом стратегически важном пункте Пруссии.

Свои особенности имело землевладение польской шляхты. Рыцари, которым адресована грамота Германа Балька, именовались ленниками ордена, из чего вытекала обязанность таких лиц нести в пользу тевтонцев военную службу. Если рыцарские угодья оставались невозделанными и незасеянными, то орден был вправе пользоваться ими (например, для прогона скота), но без ущерба для фактически используемых хозяевами лугов и пастбищ. Орден мог передать их другому лицу, но прежний владелец сохранял преимущественное право на получение их вновь. Рыцарь мог также продать запущенное поле, но в этом случае с него не снималась обязанность воинской службы.

Наконец, вопросы имущественных правоотношений у пруссов получили отражение и в Христбургском договоре. Пруссам гарантировались свобода приобретения любого имущества, полная свобода распоряжения движимым имуществом. Недвижимым имуществом пруссы также могли распоряжаться свободно в пользу равных себе пруссов, немцев и поморян, при условии, что ордену будет представлено достаточное поручительство в отношении подлежащей продаже вещи, а продавец не убежит к язычникам или иным врагам ордена. Кроме того, неофиты обещали не отбирать имущество у других неофитов иначе как по закону. В немногочисленных грамотах, пожалованных в рассматриваемый период отдельным прусским нобилям, говорится о передаче им земель с деревнями «в вечное и свободное владение», благодаря чему такие пруссы также становились вассалами ордена.

Охотничье право. Основы охотничьего права в прусских землях закладывает ст. 14 КГ, которую надлежит рассматривать в связи с положениями ст. 2, 3, 11 об исключительном праве ордена охотиться на бобров.

Из-за экстенсивности сельского хозяйства охотничий промысел играл в средневековой Европе заметную роль, поэтому его правовое регулирование было предметом постоянной заботы со стороны правителей. Пруссия предоставляла благоприятные возможности для охоты, поскольку большая часть ее территории была покрыта густыми лесами. В Кульмской земле их плотность была меньше, чем в Пруссии в целом, однако и здесь лесные угодья занимали обширные пространства. Орденские власти стремились ввести охоту в определенные правовые рамки.

Статья 14, посвященная охоте, адресована горожанам, которые являлись владельцами недвижимости, полученной от ордена. Установленные ею правила были весьма выгодны для бюргеров. Им дозволялась охота на все виды дичи (единственным безусловным исключением, как уже указывалось, были бобры). При этом поимка крупного зверя (кабанов, медведей, козуль) не налагала на ловца никаких обязательств по отношению к ордену, а при поимке иной дичи орден получал правую, лопатку зверя.

Предписания статьи представляют интерес в двух аспектах. Во-первых, они дают известное представление о тогдашних природных богатствах края. Как свидетельствуют данные специальных исследований, все три названные в ст. 14 разновидности дичи были широко распространены в прусских землях. Дикие свиньи водились там во множестве благодаря обширным дубравам, обеспечивавшим их желудями. Упоминание об этих животных - еще одно свидетельство в пользу того, что в Кульмской земле в XIII в. преобладал лиственный лес. Вырубки дубрав, достигшие апогея в XVII в., сильно сократили поголовье свиней. Медведи, о которых говорится в КГ, также часто встречались в крае в средние века. Поскольку к началу XIX в. они были окончательно истреблены, то их видовая принадлежность не поддается точному определению. Известно, однако, что в прусских лесах водились по крайней мере два вида медведей. Более крупный - медведь с шерстью бурого цвета, который, в отличие от обычного бурого медведя (Ursus arctos, Ursus cadaverinus), нередко достигал огромных размеров (свыше полутора метров в холке и массой тела около полутонны) и приближался, таким образом, к кадьякским медведям и гризли. Другой вид, который местное население называло «медведь-сурок» (Zieselbar), был примерно вдвое мельче первого и имел шерсть с серебристым отливом. Наконец, в Пруссии часто встречалась и козуля. Как свидетельствуют разрозненные данные об охоте на эту дичь в XV-XVI вв., стада козуль составляли до ста и более особей; можно предполагать, что в первый период завоевания края их поголовье было еще большим.

Второй аспект, заслуживающий внимания - историко-правовой, т.е. содержание и происхождение института, введенного ст. 14.

О юридической природе охотничьего права, которому посвящена статья, в литературе было высказано два мнения. Первое из них выдвинул В. фон Брюн-нек. Он полагал, что право охоты вытекало из верховной собственности ордена на прусские земли и было, таким образом, вторичным полномочием собственника. Права ордена на объекты, перечисленные в ст. 11, он считал регалиями, а право охоты и строительства мельниц - правами более низкого порядка (он называл их «оговорками» - Vorbehalte) и противопоставлял их друг другу как публично-правовые и частноправовые. Это мнение позднее поддержал Ганс Штеффен. Брюннек считал также, что подлинное введение охотничьей регалии в Пруссии было осуществлено лишь в 1586 г. решением прусского ландтага, закрепившего исключительное право охоты за лицами дворянского сословия. Другое суждение по вопросу о праве охоты высказал Г. Киш. По его мнению, это право с самого начала носило характер регалии. В пользу такого взгляда он выдвигает, во-первых, ссылку на положения устава Тевтонского ордена, восходящие к 1244 г. и отражающие прусские реалии: братьям дозволялось охотиться на некоторые виды дичи (в том числе волков и медведей), а также на птиц с целью усовершенствоваться в искусстве стрельбы. Устав исходит, таким образом, из полного господства ордена над охотничьими угодьями в его владениях. Второе обстоятельство, на которое обращает внимание Киш, - общий характер употребляемых в КГ терминов. Особенно примечательно упоминание о том, что горожане обязаны «возвращать» (reddere) ордену правую лопатку пойманной дичи. Оно свидетельствует о том, что суверен исходил из своего исключительного права охоты, уступая его горожанам. Еще более отчетливо это отразилось в ст. 2 КГ редакции 1251 г., где говорится о пожаловании Кульму лесных угодий «со всеми выгодами, которые мог бы из них извлечь наш орден». Здесь, несомненно, подразумевается регальный характер права охоты. Соглашаясь в принципе с доводами Киша, отметим еще одно обстоятельство. Как указывалось, В. фон Брюннек пытался противопоставлять регалии ордена прочим правам как публично-правовые правомочия частноправовым. Однако с точки зрения современной науки такое противопоставление некорректно. Средневековое право не знало нынешнего деления на частное и публичное, оно строилось по сословному принципу (право земское, городское, ленное и т.п.). Среди прав суверена выделялись высшие политические права - право созыва сословно-представительных органов, верховная судебная власть, высшее ленное господство, право военного предводительства. Остальные права, находившиеся главным образом в хозяйственной сфере, относились к числу регалии.

Обратимся к вопросу о содержании и происхождении норм, закрепляемых ст. 14. По мнению польских ученых, положения ст. 14 были сформулированы под влиянием венгерского права, которое стало известно ордену в период пребывания в Венгрии. В этих землях право охоты признавалось за всеми жителями, которые должны были лишь отдавать властям правую лопатку пойманного зверя. Специальное же упоминание об отдельных видах дичи связано, по-видимому, с соответствующими немецкими обычаями. Хотя в немецких землях существовала охотничья регалия, но обычай дозволял населению охотиться на общеопасных животных, причем медведь не подлежал правовой охране даже в заповедных королевских лесах (Земское право, кн. II, ст. 61, § 2). По этой же причине не ограничивалась охота и на диких кабанов. Что же касается разрешения охотиться на козуль, то в нем Г. Киш видел «дальновидное хозяйственно-политическое мероприятие Тевтонского ордена, который практиковал разумное самоограничение и не довел до крайности настойчиво подчеркиваемое регальное мышление». На наш взгляд, нет оснований идеализировать орденские власти. В первые годы колонизации, помимо чисто хозяйственных тягот, переселенцы испытывали также постоянную опасность прусских набегов. Это не могло не сказаться на сельскохозяйственных занятиях горожан. Разрешение охоты на любую дичь, в том числе на крупную, сулило известную прибавку к продуктовому рациону колонистов, в то время как скотоводство, требующее более стабильных и мирных условий жизни, еще не получило достаточного развития. И, разумеется, решающим фактором, который обусловил столь щедрое пожалование, стало чрезвычайное природное богатство края.

Как представляется, в формулировке статьи нет влияния польского права. В Польше разрешение охотиться на любую дичь, включая крупного зверя (так называемое право «большой охоты»- venatio magna), король предоставлял главным образом знати, а не горожанам. Лишь охота на волка, и то после заметного сопротивления шляхты, постепенно была разрешена простым подданным, поскольку волчьи стаи сильно угрожали домашней скотине. Что же касается охоты на медведя, то она так и осталась в руках магнатов (отчасти также церковных иерархов). Традиция связывать охоту на медведей и другую опасную дичь преимущественно с дворянскими привилегиями долгое время сохранялась в Польше как один из атрибутов «шляхетской вольности».

Правовой режим водных объектов и право рыболовства. В средневековой Европе рыба играла важную роль в питании в связи с наличием многочисленных постов. Согласно подсчетам современных ученых, в средние века в католических странах приходилось в среднем лишь по 220-230 дней в году, свободных от пищевых запретов. Неудивительно, что соответствующие предписания постоянно встречаются в локационных грамотах той эпохи.

Вопрос о рыбном промысле затронут в трех статьях КГ. Статьи 2 и 3 упоминают о праве пользования р. Вислой «со всеми выгодами», что подразумевало и рыбную ловлю; кроме того, в ст. 2 редакции 1251 г. закреплено право ордена и жителей Кульма, ловить рыбу в озере Рензе. Ст. 12 также посвящена рыболовству в озерах. Замкнутых водоемов в Кульмском крае и других прусских землях было много, и рыбный промысел в них был распространен с древности, о чем свидетельствуют, в частности, данные археологических раскопок. Пруссия была чрезвычайно богата пресноводной рыбой (промысловое значение имели, в частности, щука и сом). Необходимость особо урегулировать порядок рыболовства в замкнутых водоемах, вытекала из положений ст. 11, в которой орден оговорил за собой права на озера.

В статье 12 упоминаются два вида водоемов: малые и большие, с различным режимом рыбного промысла в них. Признаком, позволяющим отнести водоем к той или иной категории, служила площадь озера, определяемая по ширине рыболовных снастей, которые можно было развернуть в них. Площадь определялась по возможности устройства в озере известного количества тоней (tractus). Конкретный размер тоней, который служил единицей измерения, в КГ не указан. По данным более позднего времени известно, что площадь озера, в котором можно было устроить три тони, составляла в среднем около 10 га. Более крупные озера считались большими. Рыболовство в них разрешалось вести «любой снастью, за исключением сети, которую называют неводом» (newod). Последний термин заимствован из польского языка. О том, что понималось под неводом, позволяют опять-таки судить источники более позднего времени (начала XV в.). Невод представлял собой рыболовную снасть из двух сетей-крыльев, между которыми был вшит мешок для добычи. В развернутом виде общая длина сетей составляла около 77,5 м, а высота - около 18 м; длина мешка также составляла около 18 м. Все сети и иные снасти меньшего размера считались «малыми снастями». Как справедливо отмечает М. Дыго, вопрос о том, было ли горожанам разрешено пользоваться неводом на реках, остается открытым.

Обратимся к вопросу о юридической природе права рыболовства, которому посвящена ст. 12. Его рассмотрение мы начнем с малых озер. В связи с вопросом о рыбном промысле в малых озерах, в литературе высказывались разные точки зрения. По мнению В. фон Брюннека, право на ловлю в озере, предоставленном владельцу вместо земельных угодий, предстает как право, тесно связанное с правом собственности на само озеро, и в дальнейшем может переходить к новым владельцам без каких-либо дополнительных условий. Иной подход к проблеме прослеживается у Г. Киша. На его взгляд, при толковании анализируемой нормы следует учитывать как содержание других статей грамоты, так и конкретную практику орденских властей. Во-первых, необходимо иметь в виду, что о «праве собственности» на само озеро говорить не приходится, так как права владельца водоема были производны от прав на землю (как прямо указано в ст. 12 и 14), а право на землю было наследственно-чиншевым. По мнению Киша, положения ст. 12 о малых озерах никоим образом не отменяют нормы ст. 11, предусматривающей регальный характер прав ордена на замкнутые водоемы («все озера») без различия величины. Во-вторых, даже в случае пожалования озера вместо земельных угодий право рыболовства, как свидетельствуют сохранившиеся документы XIV в., отнюдь не всегда безраздельно принадлежало владельцу водоема. Из этого можно заключить, что само по себе право рыболовства возникало благодаря орденской регалии, которой орден молчаливо отказался воспользоваться в полном объеме. Точка зрения Г. Киша, поддержанная впоследствии также Х.А. Вилламом, представляется нам более обоснованной.

Что касается права рыболовства в крупных водоемах, то рыбный промысел в них представляется бесспорной регалией уже хотя бы потому, что ст. 12 содержит ограничения как на объем добычи (исключительно для нужд собственного стола), так и на вид рыболовных снастей (запрет пользоваться неводом). Как и другие регалии, озерная регалия вытекала из суверенитета ордена в Кульмской земле, а позднее и во всей Пруссии.

В.Эльбингской грамоте было закреплено право рыболовства горожан в границах городских владений, в заливе Фришес-гаф и в оз. Драузензее - любою снастью, кроме невода. Кроме того, бюргерам было запрещено устройство забоя (nullam clausuram, quam were nominant). Как известно, забои, т.е. вбитые в дно сваи или колья с перемычками, служащие для того, чтобы не пропускать рыбу, в прежние времена довольно часто устраивались на реках. При толковании статьи следует иметь в виду, что это устройство может перегораживать русло как целиком (так называемый учуг), так и частично (яз). В тексте статьи употреблено родовое понятие - «забой» (were), и не вполне ясно, идет ли речь об учуге или язе. В принципе устройство половинного забоя допускалось орденскими властями, о чем говорят документы более позднего времени. Так, в 1406 г., гохмейстер Конрад фон Юнгинген на вопрос вармийского епископа отвечал, что тот, кто имеет право рыбной ловли в реках для нужд собственного стола, может устраивать забои, если они не перегораживают все русло и в последнем остается достаточно места. Однако других источников по этому вопросу не имеется. В той же Эльбингской грамоте была также предпринята попытка разграничить права бюргеров и ордена в области рыболовства. За орденом была закреплена часть рыболовных угодий в заливе на полмили от селения Занд, где несколько рукавов Вислы впадали в залив.

Мельничное право. С правами на водные объекты было тесно связано право на строительство мельниц, которому посвящена ст. 13 КГ. В средневековом хозяйстве мельницы играли чрезвычайно важную роль, будучи единственным доступным видом механических двигателей на суше. На Западе водяные и ветряные мельницы получают особенно широкое распространение в XI-XIII вв. Сперва мощность их составляла от 2 до 5 лошадиных сил на одно водяное колесо, а затем (у ветряных мельниц) мощность двигателя стала достигать 10 лошадиных сил. Если учесть, что 1 лошадиная сила эквивалентна мускульным возможностям 14-16 человек, то можно признать, что в тогдашних условиях это был мощный подъем. Следует также иметь в виду, что в средние века, мельницы использовались не только для размола зерна, но и для иных потребностей - в кузницах, для привода мехов, насосов, точил, в лесопильном, сукновальном, бумажном, дубильном производствах, что заметно увеличивало энерговооруженность этих отраслей.

Первоначально правом возводить мельницу на своей земле обладал любой свободный землевладелец, имевший доступ к водному потоку (реке или ручью). Однако по мере того, как хозяйственное значение мельниц стало возрастать, положение меняется. С XII в. право возведения мельниц на основных судоходных реках, находившихся в общем пользовании, превращается в имперскую регалию, что нашло отражение в Ронкальской конституции Фридриха I (1158). Постепенно регалии переходят в руки территориальных князей, и право строительства мельниц начинает предоставляться как специальная привилегия. С правовой точки зрения, существенно, также то обстоятельство, что мельница была важнейшим орудием домениального хозяйства. Именно сеньор решал построить мельницу, предоставлял камень и дерево, покупал жернова; вклад крестьян заключался в их труде. Став хозяином мельницы, феодал приобретал так называемый баналитет - право требовать от местных жителей молоть зерно только на его мельнице за установленную им плату.

О праве ордена на строительство мельниц прямо упоминается в Крушвиц-ком договоре. В Золотой булле Римини вопрос о мельницах обойден молчанием, но, как отмечал Киш, полномочия тевтонцев в этой области можно вывести из речной регалии, т.е. общего права суверена на водные пути.

Строительство мельниц в XIII в. имело для ордена не только хозяйственное, но и военное значение, поскольку добротные каменные постройки, возводимые на берегах важнейших рек (являвшихся надежными путями сообщения) могли использоваться также в качестве оборонительных сооружений, как сообщает «Хроника земли Прусской» (III. 21, 170).

Рассмотрим теперь подробнее текст ст. 13. Сформулированная в ней норма касается прав и обязанностей двух субъектов: землевладельца и ордена. Согласно ст. 14 КГ, правила ст. 13 о мельницах распространялись лишь на тех горожан, которые имели земельные угодья, полученные ими от ордена. Для бюргеров это право было весьма выгодным. Хотя в КГ не указано, принадлежит ли такое же право общинам Кульма и Торна в целом, из более поздних документов (II пол. XIII в.) известно, что общегородские мельницы в этот период уже существовали. Статья 13 ничего не говорит о каких-либо дополнительных повинностях в пользу ордена за использование одной мельницы на небольшом ручье. По-видимому, в указанный период орденские власти удовлетворялись взиманием установленного в грамоте поземельного чинша. Лишь в случае, когда на реке в пределах угодий одного владельца могло быть возведено более одной мельницы, орден выговорил себе треть доходов с них, обязавшись произвести треть расходов на их постройку. Вопреки практике той эпохи, орден не стал провозглашать баналитета на будущие мельницы, что можно интерпретировать как дополнительную меру, призванную привлечь колонистов.

В литературе нашла отражение дискуссия о характере мельничного права, закрепляемого КГ. По мнению Г. Штеффена и Г. Киша, оно с самого начала носило характер регалии и вытекало из общих прав суверена на землю. Дозволение землевладельцу выстроить одну мельницу на ручье не означало отказа от регалии, а всего лишь было уступкой, призванной привлечь поселенцев. Другое мнение было высказано А. Земрау. Он полагал, что решающее значение при решении вопроса о строительстве мельниц имела воля владельца участка, которую орден лишь несколько ограничил в свою пользу. Первая точка зрения представляется более убедительной. Ее справедливость вытекает как из анализа текста ст. 13 КГ, так и из последующей практики ордена в Пруссии. В ст. 13 употреблено слово liceat- «пусть будет позволено». Если бы к моменту издания КГ в крае существовала свобода строительства мельниц, в текст была бы включена иная форма глагола - licet, т.е. «позволяется». Другое обстоятельство, говорящее о регальном характере мельничного права в орденских владениях, - последующая практика тевтонцев. Исследования Г. Киша, подтвержденные позднейшими изысканиями, говорят о том, что привилегия горожан в отношении мельниц, сформулированная в ст. 13, в дальнейшем не получила распространения в Пруссии. Как правило, при локации новых поселений орден оставлял за собой право на любые мельницы независимо от размера ручья или реки, и предоставлял особые мельничные привилегии тем лицам, по отношению к которым считал это целесообразным. Со всех видов мельниц взимались высокие чинши. Это приносило властям стабильный доход и существенно пополняло орденскую казну, но тяжелым бременем ложилось на плечи крестьян и ремесленников.

Другие источники изучаемой эпохи содержат менее льготные для колонистов положения. В Эльбингской грамоте было оговорено, что все места, удобные для строительства мельниц, и дороги к этим местам, остаются за орденом. Аналогичная норма содержалась и в привилегии для польского рыцарства Кульмской земли.

Защита права владения. Судебной защите владельческих прав посвящена ст. 8 КГ. По смыслу статьи, говорящей о свидетельстве соседей (очевидно, в связи с владением в течение длительного времени), слово bona (имущество), употребленное в тексте, относится прежде всего к недвижимости. Таким образом, статья неразрывно связана с другими статьями, посвященными землевладению частных лиц (ст. 10,15-18).

Свидетельским показаниям «соседей» (vicinos) и «земляков» (conterraneos) статья придает заранее установленную силу. О необходимости наличия какого-либо большинства свидетелей со стороны истца или ответчика для надлежащего доказывания в тексте не говорится ничего. В процессуально-правовом отношении ст. 8 продолжает традицию немецкого права (не только городского, но и земского), сложившуюся к XIII в. По мнению Германа Клейнау, речь идет об особой упрощенной процедуре инквизиционного допроса, которому судья подвергал свидетелей. Эта процедура позволяла избежать сложностей, связанных с рассмотрением дела в обычном порядке (в частности, столь сомнительного подчас средства доказывания, как судебный поединок). Подобная упрощенная процедура зафиксирована в ряде грамот конца XII - начала XIII в.И.К. Кречмер обратил внимание на терминологию памятника. В выражении «законное владение» (justa possessio) он видел влияние конструкций римского права.

Вопросы наследственного права в прусских источниках решаются по-разному в зависимости от статуса наследодателя и наследников. Статья 10 КГ, адресованная прежде всего немцам, говорит о введении в крае наследования по фламандскому праву (hereditas flamyngicale). Эта мера была типична для восточной немецкой колонизации в ХИ-ХШ вв. Первопричиной ее был значительный наплыв выходцев из Нидерландов в Восточную Европу. В XI-XIII вв. Нидерланды испытывают значительный демографический рост, сопровождающийся непрерывной эмиграцией в германские земли и в Англию. Причины переселения фламандцев были те же, что и у крестьянства других стран - относительное перенаселение, которое усугублялось неурожаями и их следствием - голодом, а время от времени также местными стихийными бедствиями - наводнениями. Участие нидерландских, в частности, фламандских выходцев в колонизации (прежде всего сельской) было в ХИ-ХШ вв. широко распространенным явлением.

Фламандцы и другие жители Нидерландов в значительном количестве переселялись в заэльбские земли, хотя уже Д.Н. Егоров отмечал, что переоценивать размах этой колонизации не следует. Они оседали в Восточной Голштинии, в долине Везера, в Померании, в Средней Германии (например, в Бранденбурге и Флеминге), в Тюрингии, Австрии (Вена), Венгрии, а также в Силезии, Великой и Малой Польше. Особенно высоко ценились фламандские колонисты в тех местах, где необходимо было при освоении новых земель производить мелиоративные работы: переселенцы обладали богатым опытом такого рода. Известную роль играло и переселение нидерландских купцов и ремесленников (последние представляли собой дешевую рабочую силу). Подобные переселенцы также образовывали колонии, о чем свидетельствует пожалование фламандского права некоторым силезским городам, например, Нейсе и Ратибору. В иноэт-ническом окружении потомки нидерландских колонистов довольно быстро онемечивались или полонизировались, но длительное время сохраняли правовые обычаи родных мест. К важнейшим из них относились обычаи в области семейно-имущественных и земельных правоотношений (прежде всего нормы, определявшие размер земельных наделов). В районах расселения нидерландских колонистов их наследственное право порой противостояло праву других колонистов - выходцев из саксонских и франконских земель, и под влиянием местных обычаев приобретало подчас смешанные формы.

Об участии фламандцев и других нидерландских выходцев в прусской колонизации XIII в. надежных статистических сведений нет. Имеющиеся данные (в основном ономастические) говорят о прибытии в прусские города выходцев из самых различных местностей Священной Римской империи (севернее Дуная). Среди них доминировали выходцы из Вестфалии и Северной Германии. Есть информация и о нидерландских уроженцах, но достоверно установить их долю среди колонистов в Пруссии не представляется возможным. Можно лишь предполагать, что известное количество фламандцев прибыло в Пруссию не непосредственно из Нидерландов, а из различных фламандских колоний, расположенных в Силезии, Бранденбурге и других княжествах.

При обращении к ст. 10 КГ возникает несколько вопросов: о содержании фламандского права и соотношении его с соответствующими нормами Магдебургского; о его происхождении и условиях его возникновения; наконец, о природе отношений, возникших благодаря его введению в Пруссии.

Как уже сказано, отсылка к фламандскому наследственному праву была существенным отклонением КГ от предписаний Магдебургского права. Принципы законного наследования по Магдебургскому праву в начале XIII в. еще мало отличались от аналогичных требований саксонского земского права. Согласно этим требованиям, муж ipso jure осуществлял опеку над имуществом жены; при жизни супруги не имели раздельного имущества. Умирая, супруг оставлял после себя имущество, в составе которого выделялось несколько частей, подчинявшихся различному порядку наследования. Сюда относились:

1. воинское снаряжение (heergewede), которое включало вооружение, доспехи, лучшего коня, походную постель и т.п. Это имущество наследовалось ближайшим родичем мужского пола, способным носить оружие;

2. продуктовая доля (musdele). После смерти мужа вдова делила поровну с родственниками мужа.оставшиеся в доме продуктовые запасы. Если жена умирала первой, это имущество целиком наследовал супруг;

3. женская доля, или герада (gerade). К ней относились предметы личного потребления женщины (одежда, домашняя утварь, украшения, постель, а также овцы и гуси). Эта часть имущества входила в собственность жены и после ее смерти переходила к ближайшей родственнице умершей;

4. утренний дар (morgengabe) - подарок мужа жене в первый день их брачной жизни. В саксонском земском праве к утреннему дару относились рабочий и рогатый скот, свиньи, усадебный участок и дом, но в городах сложилась практика предоставлять утренний дар в денежной форме (вероятно, чтобы уберечь от раздела небольшие городские участки). Дар оставался собственностью вдовы, а если жена умирала первой, возвращался мужу;

5. имущество, предназначенное для пожизненного содержания вдовы после смерти мужа (leibgedinge). «Саксонское зерцало» знало только предоставление земельного участка, в Магдебургском же праве в этом качестве стали использоваться также рента и денежный капитал. Имущество предоставлялось мужем жене еще при жизни, но не переходило в собственность супруги, которая могла лишь пользоваться им. После смерти вдовы это имущество переходило в собственность родственников мужа;

6. наследственная масса в узком смысле слова. Она включала в себя все остальное имущество. Эта часть имущества отходила к детям наследодателя, при отсутствии детей - к родителям умершего, при отсутствии живых родителей к полнородным братьям и сестрам, при отсутствии таковых - к более дальним родственникам. В отличие от «Саксонского зерцала», Магдебургское право не отдавало предпочтения мужчинам перед женщинами, а также не ограничивало родство какой-либо степенью (в земском праве признавалось лишь 7 степеней родства).

Таким образом, предписания Магдебургского права о порядке наследования были довольно сложными и архаичными. Сопоставим их с нормами фламандского наследственного права. Хотя в целом ряде документов, связанных с колонизацией ХИ-ХШ вв., содержатся упоминания о наследовании по фламандскому праву, но конкретно его нормы в них не излагаются. Для Пруссии старейшим источником, позволяющим судить о содержании этих предписаний, является «поучение» Магдебургского шеффенского суда, направленное, вероятно, в один из прусских городов в первой половине XVI в. и сохранившееся благодаря своей значимости во многих рукописях. Согласно этому «поучению», в случае смерти одного из супругов половина всей наследственной массы отходила к пережившему супругу, а вторая половина - к детям; при отсутствии детей вторую половину наследовали ближайшие родственники умершего. Дополнительные сведения о фламандском наследственном праве были позднее приведены в ряде юридических трактатов XVII-XVIII вв. и сведены воедино прусским правоведом X. Кампцем. Согласно этим данным, наследование половины наследственной массы базировалось на брачной общности имущества, которая наступала после того, как супруги впервые делили ложе. Ближайшие родственники призывались к наследованию независимо от пола; при наличии среди них двух наследников с равными правами каждый получал половину причитающейся ему доли. В случае смерти кого-либо из детей, являющихся наследниками умершего супруга, доля этого потомка делилась поровну между остальными братьями и сестрами и лишь при их отсутствии отходила к пережившему родителю. Аналогичным образом осуществлялось наследование ленных владений и доходов с них. При отсутствии у наследодателя законных наследников имущество отходило в казну, но наследодатель мог и завещать его для какой-либо общеполезной цели. Эти предписания действовали долгое время - даже в конце XVIII в. они применялись, помимо Кульма и Торна, еще в восьми крупных городах Пруссии. Вопрос о том, почему в КГ имеется ссылка на фламандское право, давно занимал образованных людей. В хронике, начатой в 1432 г., уже знакомый нам К. Бичин записывает следующее предание. Вскоре после вторжения ордена в Пруссию началась война рыцарей со славянским князем Святополком Померанским. Затем тевтонцы заключили с ним мир, но князь вероломно нарушил его, вместе с пруссами вторгся в Кульмскую землю и осадил Кульм. Мужское население города находилось в это время в военном походе на оз. Рензе. Женщины Кульма переоделись в мужское платье и обороняли город. Святополк решил, что гарнизон получил подкрепление, и снял осаду. Именно за этот подвиг женщинам будто бы и было даровано фламандское наследственное право. В одном из прусских юридических сборников, составленном во второй трети XV в. (Данцигской шеффенской книге), также говорится о том, что право на такой раздел наследственного имущества женщины «заслужили своим подвигом в городе Кульме».Легенда эта бытовала очень долгое время, хотя уже в XVII в. по ее поводу высказывались сомнения. Так, например, юрист Христиан Ростойшер в трактате о фламандском наследственном праве (1680) весьма скептически отозвался об этом предании. X. Харткнох в диссертации о происхождении прусского права (1677) еще воспроизводит версию о подвиге кульмских женщин, но уже в книге «Древняя и новая Пруссия» не заостряет внимания на ней, а привлекает современный конкретно-исторический материал. Ссылаясь на рукописи в Валленродовой библиотеке и на юридические сочинения Агасфера Фрича, он пишет, что обычаи, подобные прусским, распространены и в других местах (Флеминг, графство Шварцбург) и что тамошние жители говорят на фламандском языке. Харткнох делал вывод о том, что в Пруссии фламандское право заимствовано не непосредственно из Фландрии, а из какой-либо более близко расположенной фламандской колонии.

В XIX в., когда усилиями немецких ученых был введен в оборот обширный документальный материал, сложились предпосылки для окончательного разрешения вопроса. Еще Кречмер отмечал, что битва на оз. Рензе, к которой легенда приурочивает подвиг женщин, произошла в 1244 г., а КГ впервые издана на 11 лет раньше, поэтому связывать два указанных события неправомерно. И хотя позднее Э. Штеффенхаген еще пытался отстаивать достоверность сообщенных хронистом сведений, но уже в 1875 г. Ф. Шульц на основе изучения хроник и актов XIII-XV вв. неопровержимо доказал, что самый факт обороны Кульма женщинами есть не более чем легенда. К тому же, писал Шульц, об этом событии ничего не говорится и в КГ 1251 г. Поэтому версия Бичина, принимавшаяся на веру многими правоведами, должна быть оставлена. Вопрос о том, где именно орденские власти познакомились с нидерландским правом, нельзя считать окончательно решенным. В принципе возможны несколько вариантов, которые, по нашему мнению, не исключают друг друга. Один из них обосновывался И.А. Томашеком. Учитывая, что в КГ, помимо фламандских обычаев, упоминается также фрейбергское горное право (ст. 11), этот исследователь предположил, что обе группы обычаев стали известны ордену в богемском городе Иглау. Это старинный центр горного дела, поблизости от которого у тевтонцев были владения и в котором существовала, по всей видимости, фламандская община, так как в городском праве Иглау, записанном между 1249 и 1253 гг„ Томашек находил прямые заимствования из фламандских обычаев, прежде всего в области наследования. Он полагал также, что упомянутые обычаи имеют сходство с правом области Фюрнес в Нидерландах.

_________________
Living history community "Die stadt Elbing 1360-1410"
Ska, piwo, halabardy!


Вернуться к началу
 Профиль  
 
СообщениеДобавлено: 12-07, 11:39 
Не в сети
главбюргер
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 15-08, 16:34
Сообщения: 7047
Откуда: Brzesc, Bialorus
Цитата:
С нидерландским правом орден мог познакомиться также в Силезии, где у него, как уже говорилось, были владения и где было немало выходцев из Нидерландов. По мнению Б. Зентары, расселение валлонов в орденских землях около Намслау было своего рода опытом колонизации перед прусским походом. Силезский вариант тем более вероятен, что Герман Бальк, как уже говорилось, поддерживал постоянные контакты с одним из наиболее влиятельных польских князей - силезским герцогом Генрихом Бородатым и, конечно, имел представление о практике расселения госпитов в его землях.

Не следует забывать и о том, что у тевтонцев с начала XIII в. были владения и непосредственно в Нидерландах. Здесь находилась особая балья, называвшаяся Partes inferiores и включавшая земли, полученные от голландских графов и других дарителей (особенно в Утрехте и Альтен-Бизене), поэтому орденские власти могли узнать о содержании соответствующих обычаев, так сказать, из первых рук.

Наконец, нельзя исключить того, что колонисты могли сами обратиться к властям с ходатайством о предоставлении им фламандского права.

Область, где описанные обычаи возникли, определить проще. Для этого необходимо сопоставить прусскую практику и записи обычаев в самих Нидерландах. Теперь это стало возможным благодаря обобщившей огромный документальный материал монографии бельгийского академика Филиппа Годдинга по истории частного права Южных Нидерландов.

В XIII в. Южные Нидерланды включали в себя несколько областей, в том числе Льеж (Люттих), Брабант, Артуа, Эно, Люксембург, Лимбург, Турнэ, Фландрию и др. Ученые условно подразделяют их на 2 зоны: фламандскую, прилегающую к морю, и пикардийско-валлонскую, расположенную на востоке региона. Пикардийско-валлонские провинции были неоднородны в правовом отношении, для них характерна пестрота обычаев (кутюм) и источников. Во фламандской же зоне сформировались обычаи, находившиеся в известном единстве. Именно здесь, в узкой приморской полосе, протянувшейся с юго-запада на север Южных Нидерландов (север Артуа, Турнэ, Фландрия, север Брабанта), можно обнаружить сходство местных обычаев с положениями Кульмского права. В наибольшей степени такое сходство наблюдается в Западной Фландрии и прилегающих к ней провинциях. По тамошним кутюмам признавалась полная общность имущества супругов (Западная Фландрия). Обычай обязывал супругов еще при жизни обоих произвести примерный раздел имущества на 2 равные части на случай смерти одного из них (Западная Фландрия, север Артуа). Жена имела право завещать свою долю (Фландрия, Брабант, Лимбург). Общей тенденцией в развитии брачно-наследственного права было устранение привилегий мужчин; признавались равными права всех детей-наследников независимо от пола и от того, в котором по счету браке они рождены (Фландрия). Братья и сестры умершего ребенка исключали пережившего родителя (Фландрия). Таким образом, догадка Томашека о происхождении ряда положений городского права Иглау и Кульмского права из области Фюр-нес близка к истине, но Томашек ограничивается только названной областью, тогда как в действительности родина указанных обычаев более обширна. Хотелось бы отметить еще одну их особенность: в рассматриваемом регионе Нидерландов не было четкого противопоставления городского права земскому. Доминировавшие в этих землях города (Гент, Брюгге, Ипр, Лилль, Дуэ) обычно воспринимали основные черты кутюм, вырабатывали официальную их редакцию и формировали дальнейшую практику их применения. В Кульмском праве граница между городским и земским правом также была достаточно расплывчатой.

Как видно, фламандское наследственное право было менее казуистичным, чем Магдебургское, в его положениях прослеживается более абстрактное представление об имуществе как совокупности обезличенных вещей. Оно было и более благоприятным для женщин, чем Магдебургское. В Магдебургском праве на протяжении XIII-XV вв. также наблюдалась тенденция к улучшению положения женщин-наследниц, но все же многие его наследственно-правовые предписания оставались архаичными и запутанными, неся на себе отпечаток предшествующей эпохи. Вероятно, наследственное право Нидерландов отражало специфику этого региона Европы, который был высокоразвитым и урбанизированным. Достаточно сказать, что во Фландрии и Брабанте горожане в XIII в. уже составляли свыше 60% населения. Обратимся теперь к вопросу о характере отношений, возникших благодаря введению фламандского права в ст. 10 КГ. Прежде всего, обращает на себя внимание выражение «мы продали оным нашим горожанам имущество, которым они, как признано, владеют от нашего ордена» (eisdem civibus nostris vendidimus bona, que a domo nostra habere dinoscitur). Термин bona носит подчеркнуто общий характер и касается не только земельных участков (сельскохозяйственных угодий и городских наделов-парцелл), но и иного имущества. Однако наибольшую хозяйственную значимость имели, конечно, земельные владения. Именно к ним и приковано основное внимание законодателя в последующих статьях грамоты.

Что имел в виду законодатель, говоря о «продаже» имущества горожанам? По мнению М. Дыго, упоминаемый в статье тип отношений не поддается однозначной квалификации как договор купли-продажи, а может быть интерпретирован в рамках более широкого понятия - пожалования (обозначаемого в немецком праве термином Leihe). Не исключено, что само по себе первичное предоставление земельных участков осуществлялось бесплатно, но последующая уплата чинша и несение иных повинностей, упомянутых в КГ, понимались как плата за это имущество. В то же время, употребленное в статье выражение в неявном виде выражало притязания ордена на право распоряжаться предоставленными участками в дальнейшем в качестве верховного правителя в крае. Вводя в Пруссии фламандское наследственное право, орден, по-видимому, не только имел в виду наплыв в край фламандцев, но и учитывал специфику заселения в условиях военной экспедиции, чреватого значительным риском для колонистов. Описанный порядок наследования уменьшал вероятность появления выморочных наделов, невыгодных для суверена с фискальной точки зрения. По-иному были урегулированы наследственные права польской шляхты. В случае смерти польского рыцаря ему наследовал сын. При наличии нескольких сыновей раздел имения не допускался, и к наследованию призывался лишь один из них, на этого наследника переходила и обязанность нести военную службу. Однако прочие братья сохраняли свой сословный статус. Если наследник не желал нести службу, то он не имел и рыцарского достоинства, но за ним оставалась обязанность нести службу как простому воину. При отсутствии у наследодателя сыновей аналогичные права и обязанности признавались за братом. По женской же линии имение не переходило, вдова и дочери могли наследовать лишь половину всего движимого имущества, а другая половина отходила ордену. Если же дочь еще до смерти наследодателя успевала выйти замуж и отделиться в хозяйственном отношении, то она вовсе не призывалась к наследованию. В целом, очевидно, что наследственные права польского рыцарства были менее выгодными, чем у немцев. В то же время возможно, что в данных предписаниях отразилось влияние польского обычного права.

Наследственное право пруссов получило урегулирование в Христбургском договоре. До его появления у пруссов в качестве наследников могли выступать только сыновья, а при их отсутствии имущество поступало в распоряжение племени. Договор установил несколько очередей наследников: 1) сын и незамужняя дочь (в равных долях); 2) отец или мать; 3) внук по мужской линии; 4) родственники по боковой линии (брат или, при отсутствии последнего, его сын). За пруссами признавалась свобода завещаний в отношении движимого и недвижимого имущества, причем при завещании в пользу церкви или духовного лица такой наследник был обязан продать имущество в течение года законным наследникам или иным вышеназванным лицам, а деньги должны были перейти к церкви; в противном случае эта недвижимость свободно отходила к ордену. При всех таких сделках орден имел преимущественное право покупки, но обещал, что не станет явно или тайно принимать меры для занижения цены. Если не было никаких наследников по закону, недвижимость отходила ордену, движимое имущество - тоже, если оно не было завещано. По нашему мнению, смысл этих норм заключался в том, чтобы ослабить общинно-родовые связи между отдельной семьей и прусским племенем в целом, которому доставалось бы имущество владельца при отсутствии сыновей-наследников. Проведение такой политики способствовало становлению землевладения, обособленного от племени. Ограничив право наследования более узким кругом родственников, орден тем самым поощрял пруссов переходить на сторону ордена.

Принципы, определенные указанным договором, находили развитие в конкретных грамотах, даруемых пруссам. Так, упоминавшиеся выше нобили Троппо и Гедуне получили имения с правом наследования не только по мужской, но и по женской линии.

Автор: Рогачевский А.Л.

_________________
Living history community "Die stadt Elbing 1360-1410"
Ska, piwo, halabardy!


Вернуться к началу
 Профиль  
 
Показать сообщения за:  Поле сортировки  
Форум закрыт Эта тема закрыта, вы не можете редактировать и оставлять сообщения в ней.  [ Сообщений: 17 ] 

Часовой пояс: UTC + 2 часа


Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 0


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения

Найти:
cron
Powered by Forumenko © 2006–2014
Русская поддержка phpBB