"Terra Teutonica 1360-1425"
http://terra-teutonica.ru/

Полезные ссылки-2 (ВКЛ, Русь)
http://terra-teutonica.ru/topic1004.html
Страница 2 из 4

Автор:  Юрген Клинсманн [ 26-11, 20:15 ]
Заголовок сообщения: 

Татары хуле. Астрахань

Исследование уникальных археологических памятников из собрания ГИМ — комплексов одежда XIII—XIV вв. О.Б. Лантратова, В.П. Голиков, О.В. Орфинская, О.Ф. Владимирова, В.Л. Егоров. Государственный Исторический Музей. Отдел научной реставрации. — М.: ГИМ, 2002. Тираж 100 экз.

http://kitabhona.org.ua/attachments/111 ... 0bugor.pdf


М.В. Горелик.
Монголо-татарское вооружение второй половины XIV- начала XV вв.// Куликовская битва в истории и культуре нашей Родины. М., 1983.

(БЕЗ части о конском доспехе)

http://www.kitabhona.org.ua/index.php?o ... &Itemid=73

Собсна полная ссылка на енту библиотеку
http://www.kitabhona.org.ua/index.php?o ... &Itemid=73

Автор:  Юрген Клинсманн [ 26-11, 20:15 ]
Заголовок сообщения: 

http://www.youpublish.com/publications/ ... 781wnv2x8v
Ласкавый Г.В., Дучиц Л.В. Новые данные о костюме раннесредневекового населения Беларуси//ГАЗ 315

Интересная статья о находках остатков одежды XII-XIII веков. В статье головной убор "венец" женщины, фибула у горла в женском погребении, разрезная свита-кафтан, крытый кожушек с сильным запахом справа на лево.

Автор:  Юрген Клинсманн [ 26-11, 20:16 ]
Заголовок сообщения: 

Сабурова М.А. Женский головной убор у славян // Советская археология, №2, 1974.
http://io.ua/s27657

Автор:  Юрген Клинсманн [ 26-11, 20:16 ]
Заголовок сообщения: 

Медное художественное литье XII-XXвв. из Нац.худож.музея Беларуси
в JPG, большое разрешение страниц, много качественных фотографий.

http://tinar.io.ua/album325315

Автор:  Юрген Клинсманн [ 26-11, 20:16 ]
Заголовок сообщения: 

Беловинский, Леонид Васильевич. История русской материальной культуры
http://www.booksite.ru/fulltext/bel/ovi/nsky/index.htm

Автор:  Юрген Клинсманн [ 26-11, 20:16 ]
Заголовок сообщения: 

Матехина Татьяна Сергеевна Кожаные изделия средневекового Новгорода: чехлы, футляры, сумки / Автореф. дисс. … канд. ист. наук: 07. 00. 06. – археология. – М., 2009. – 23 с.
http://narod.ru/disk/15966049000/Matekhina.doc.html

формат doc, без иллюстраций.

Автор:  Юрген Клинсманн [ 26-11, 20:21 ]
Заголовок сообщения: 

МАТЕРИАЛЫ И ИССЛЕДОВАНИЯ ПО АРХЕОЛОГИИ ДРЕВНЕРУССКИХ ГОРОДОВ
Том III
Н. Н. ВОРОНИН "ДРЕВНЕЕ ГРОДНО(ПО МАТЕРИАЛАМ АРХЕОЛОГИЧЕСКИХ РАСКОПОК 1932—1949 гг.)
ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАУК СССР, МОСКВА 1954
Изображение

http://www.onlinedisk.ru/file/318107/

Стырено отсюда
http://www.infanata.org/society/history ... rodno.html

Настоятельно рекомендую.

Автор:  Юрген Клинсманн [ 26-11, 20:22 ]
Заголовок сообщения: 

Volkaite-Kulikauskiene R. Senoves Lietuviu Drabuziai ir ju Papuosalai. Vilnius, 1997
Обзор с I по XVI вв. Текстиль, украшения (в том числе и головные венчики), реконструкции и т. д.
Текст на литовском - http://thun.io.ua/album181553

Зеркало http://club-kaup.narod.ru/kaup_r_volkai ... _orig.html

Изображение

Автор:  Юрген Клинсманн [ 26-11, 20:23 ]
Заголовок сообщения: 

З глыбі вякоў. Наш край. Мінск 1992

Алесь Краўцэвіч. Комплекс зброі i рыштунку XIII ст. з-пад Гродна
http://brburg-prussia.ucoz.ru/_fr/1/obuv01.doc

Автор:  Юрген Клинсманн [ 26-11, 20:23 ]
Заголовок сообщения: 

http://pan-demetrius.livejournal.com/37012.html

Мячы з калекцыі Гродзенскага дзяржаўнага гісторыка-археалагічнага музея

Автор:  Юрген Клинсманн [ 26-11, 20:29 ]
Заголовок сообщения: 

Кривой город – Вильно // Краткие сообщения Института истории материальной культуры. Вып. 11. М.- Л., 1945. С. 114–125. PDF Электрапошта
Аўтар: Голубович В., Голубович Е.
08 01 2009
(OCR Lafayette, 2008)

Первая достоверная историческая запись о городе Вильно датируется 1323 г. и появляется в послании, отправленном вел. кн. Гедимином в ганзейские города. Вильно выступает тогда как столица великого княжества Литовского. Следующие сведения о Вильно, датируемые XIV в., дают нам некоторые представления об этом городе вообще.

Довольно обширные записи о Вильно появляются прежде всего в летописях крестоносцев, в связи с их нападением в 1390 г. на Вильно, когда ими был взят и сожжен Кривой город[1].

Из сопоставленных данных источников[2] выясняется, что г. Вильно в XIV в. имел следующие оборонительные сооружения: 1) Феодальный замок – местопребывание великих князей литовских. Замок этот состоял из двух частей: верхнего замка, расположенного на горе, которую называют Замковой или горой Гедимина, и нижнего, который прилегал к этой горе и был обнесен оборонительными стенами, подходившими к верхнему замку (рис. 46). 2) Так называемый третий замок или Кривой город, предназначенный для защиты населения Вильно.

Изображение

(рис.46)

Местонахождение и назначение княжеских замков не вызывает никаких сомнений у историков. Эти замки расположены были там, где теперь находятся остатки и развалины замковых сооружений, перестроенных в XV и XVI вв. Вопрос о существовании и местонахождении так называемого третьего замка всегда возбуждал споры, которые не закончены и в настоящее время[3]. До конца XIX в. для ряда ученых "третий замок" не существовал вообще в качестве отдельной укрепленной части города, так как предполагалось, что Вильно XIV в. имел только два замка. Это ошибочное мнение было опровергнуто В. Г. Васильевским в его докладе на IX археологическом съезде в Вильно. Подвергнув тщательному рассмотрению данные письменных источников, относящихся к 1390 г., В. Г. Васильевский доказал, что г. Вильно имел три сооружения, называвшиеся замками[4].

В связи с этим и возникает вопрос – где же в действительности находился Кривой город? По этому поводу выдвигались также различные гипотезы[5]. Не останавливаясь на них, перейдем непосредственно к рассмотрению материалов источников.

Летописец крестоносцев Иоган фон Посильге (Johan von Posilge) называет Кривой город "das obirste hus"[6], другой летописец – Виганд (Wigand), описывая схватку во время новой осады Вильно крестоносцами в 1394 г., происшедшую на месте разрушенного в 1390 г. Кривого города, определяет это место следующим образом: in loco antiqui castri in monte[7]. Таким образом, мы видим, оба эти источника указывают, что Кривой город находится на горе. На какой же горе мог находиться этот город?

В западнорусских летописях (между прочим, в списке Археологического общества)[8] имеется единственная достоверная запись письменной традиции об основании г. Вильно Гедимином[9]. Здесь мы находим указание на то, что кн. Гедимин "заложил город один на свинторозе нижний, а другой на Кривой горе, которою ныне зовут Лысою"[10]. Летопись, из которой извлечена приведенная цитата, датируется XVI в., т. е. временем, когда, согласно ряду других источников, Лысой горой в г. Вильно называлась теперешняя гора Алтария[11]. Эта традиция, приписывающая основание Кривого города кн. Гедимину, возможно, исторически неверна, так как Кривой город, как это показывают вещественные памятники, в действительности мог существовать еще до Гедимина. Однако, согласно этой традиции, представляется ясным, что в XVI в., русский летописец знал из каких-то источников, неизвестно – устных или письменных, что в Вильно на горе, которую в его время называли Лысой, существовал когда-то так называемый замок.

Замок этот или Кривой город, как это мы знаем из летописей, был разрушен в 1390 г. и позднее уже восстановлен не был[12], почему в XVI в. память о нем в Вильно не сохранилось; гора же, на которой находились когда-то замковые постройки, осталась пустой, т. е. лысой.

Археологические исследования полностью подтвердили, что именно на горе, которую теперь называют Алтария и которая в XVI в. была известна под названием Лысой, а еще раньше Кривой, - в феодальную эпоху находилась часть Вильно, и нет сомнения, что это был так называемый Кривой город.

Гора Алтария находится теперь почти в центре города при впадении р. Вилейки в р. Вилию (рис. 46). Гора эта песчаная, почему ее вершина довольно быстро и интенсивно разрушается водой и ветром; на ней нет никаких построек. Ее наибольшая вершина имеет форму плато и достигает высоты 165 м над уровнем моря и около 75 м над уровнем протекающей поблизости р. Вилейки. Гора, на которой стоял княжеский замок, ниже Алтарии на 15-20 м. Этим объясняется, почему летописец крестоносцев называл Кривой город замком наиболее высоким, а именно: "das obirste hus".

На горе Алтарии были обнаружены в 1933 г. культурные слои[13]. Произведенные в 1933 и 1939 гг. раскопки показали, что в некоторых нижних частях горы эти слои залегают на площади до 10 000 кв. м на глубине до 2 м под наносным песком, а в других, наиболее возвышенных местах, они подверглись почти полному уничтожению. В эти годы Археологическим музеем Университета Стефана Батория было раскопано до 500 кв. м. Общая же площадь Кривого города, судя по топографическим данным, была не менее 4 – 5 гектаров (рис. 46).

Такой сравнительно большой площади не противоречат показания и письменных источников; в летописях крестоносцев и в польской летописи[14] , а также в жалобах Ягайлы читаем, что Кривой город был больших размеров, так как мог приютить несколько тысяч жителей. Ягайло, например, пишет: "…осаждали Вильно, которое несомненно расположено на земле литовской; в нем находится три замка, из которых один, называемый Кривым, в котором много тысяч вооруженных и других знатных и простых людей обоего пола собрались для обороны замка и [одновременно] бежали [желая в нем] укрыться. В этом замке Казимир, князь христианский, дражайший родной наш брат, был поставлен вождем. И дальше в этом замке, теснясь, такое было количество вооруженных, что силой взять его было невозможно, - только изменой и обманом…" После вторжения крестоносцев в Кривой город, как пишет дальше Ягайло, "…там такая началась резня, во время пожара в этом замке, что много тысяч людей знатного рода, даже князей затем дворян и черни обоего пола без милосердия было убито"[15].

Кривой город был, по-видимому, деревянный; таким его описывают летописцы[16]. Следовательно, он имел деревянные оборонительные сооружения, от которых не осталось никаких видимых следов на поверхности горы; также не обнаружено следов ни валов, ни рвов; их, правда, могло и не быть, так как Алтария имела со всех сторон крутые склоны, являвшиеся хорошей естественной защитой.

Гора Алтария представляет собой возвышенность, состоящую из нескольких частей; три из них называются теперь "горами" – Бекешей, Крестовой и Столовой. Археологические раскопки захватили часть территории так называемой горы Бекеши, теперь сильно разрушенной. Эта гора на 15 м ниже Столовой горы, на которой, возможно, находилось древнее городище. Предположение, что древнее городище могло находиться именно на Столовой горе, вытекает из анализа топографии Кривого города. Широкое плато Столовой горы было, несомненно, заселено в период средневековья, так как на нем имеются остатки культурного слоя этой эпохи. Конфигурация же Алтарии такова, что только на Столовой горе могло быть древнее городище, которое и дало начало так называемому Кривому городу, а затем захватило также и прилегающие к Столовой горе части горы Алтарии.

На месте раскопок были обнаружены три культурных слоя (рис. 47). В верхнем слое были встречены следы большого пожарища. К этому слою относятся обнаруженные раскопками остатки шести изб и одной землянки, предназначенной, по-видимому, для хранения пищевых запасов. Все они были уничтожены огнем. Это, несомненно, и есть следы разрушения Кривого города в 1390 г.

http://brburg-prussia.ucoz.ru/_fr/1/4827847.jpg
(рис.47)

Одна из изб, остатки которой наилучше сохранились, размером 5×5,5 м, имела деревянный пол, входную дверь в юго-восточной стене и печь в восточном углу справа от входа (рис. 48). Печь была сооружена из глины и камней и, как видно из ее сохранившихся частей, стояла непосредственно на полу. В другой избе печь находилась в северо-западном углу и тоже была сооружена на полу на подстилке из глины (рис. 49).

http://brburg-prussia.ucoz.ru/_fr/1/3204547.jpg
(рис.48)

http://brburg-prussia.ucoz.ru/_fr/1/5741211.jpg
(рис.49)

Землянка длиной 4,5 м (ширина ее не определена, поскольку половина ее еще не раскопана) была углублена в материке на 2,30 м. Пол ее был настлан из толстых досок, стенки обложены такими же досками. Крыша опиралась на столбы, врытые по углам внутри. В землянке обнаружено много обуглившегося зерна ржи и пшеницы, смешанных с ячменем и овсом.

Обуглившиеся зерна пшеницы, овса, ржи и ячменя были встречены также вблизи землянки и в остатках двух других изб. Это свидетельствует о том, что на поселении хранились продовольственные запасы.

Около второй избы было найдено много железных и бронзовых шлаков, что указывает на наличие металлургического производства.

Керамика, найденная в первом слое, вся выделана на гончарном круге и довольно сильно обточена. Собственно точеная керамика отсутствует вовсе. В огромном большинстве случаев в глине имеется примесь довольно крупных зерен песка, по-видимому, из раздробленных валунов, пережженных на огне (дресва). Некоторые сосуды имеют примесь желтого песка такого же происхождения. Формы сосудов довольно развитые, но преобладает тип курганного горшка; в орнаменте наиболее часта волнистая линия, преимущественно на плечиках сосуда. В первом культурном слое был найден только один фрагмент сосуда из глины без примесей, с зеленой глазурью.

В первом слое, кроме того, были найдены (рис. 50 и 51) наконечники стрел арбалета и стрел лука, боевой топор, ножи, шпора с подвижной звездочкой, наконечник ножен меча в готическом стиле, части железных лат, пряжки, части замков, струг, ножницы, скобели, ручки от железных сосудов, части брусков, кольцо от дверного запора, бронзовые гири для взвешивания (по-видимому, серебра) и пр. Все эти предметы датируют верхний слой XIV в. и указывают на то, что жители города, помимо вышеуказанных промыслов, занимались также обработкой дерева и торговлей. Найденные на поселении в большом количестве кости диких животных (тур, лось, зубр, серна, дикая свинья и др.) говорят о занятии охотой; кости домашних животных (лошадь, корова, свинья и прочие) свидетельствуют о существовании скотоводчества, а чешуя и кости рыб – рыболовства.

http://brburg-prussia.ucoz.ru/_fr/1/4108769.jpg
(рис.50)

http://brburg-prussia.ucoz.ru/_fr/1/4722477.jpg
(рис.51)

Второй слой датируется встреченными в нем предметами также XIV в. Его можно отнести ко времени одного из более ранних нападений крестоносцев на Вильно[17], когда ни княжеские замки, ни Кривой город не были взяты, но могла быть сожжена часть деревянных построек на горе Бекеше. Во втором культурном слое были, между прочим, найдены остатки разрушенной избы с глинобитным полом и печью, сложенной так же, как и печь в избе первого слоя. Эта изба была построена на месте какого-то пожарища (рис. 48).

Керамика второго слоя имеет такой же характер, как и первого, в нем нашелся только один глазурованный фрагмент. Были также найдены наконечник стрелы арбалета, наконечники стрел лука, маленький железный замок в форме зверька, сходный с акваманилами XI – XIII вв., части замков и ключи, пряжки, ножи, наконечники копья, жабка для хождения по льду, бронзовый пластичный перстень, и костяная обкладка с орнаментом.

Третий культурный слой, выступивший лишь на небольшой площади, принес более раннюю керамику, и по форме и по орнаменту сходную с курганной керамикой славянских погребений XI – XIII вв., лепленную на гончарном круге. Предметы инвентаря немногочисленны, а именно: пряслица из камня серого цвета грубой выработки, нож и согнутый кусок железа.

В одном месте описываемого слоя обнаружены три перекрывавшие друг друга примитивные очага. Самый нижний был сооружен из деревянных брусьев, на песке. Размеры около 0,80×1,10 м (рис. 52, 1). В его северо-восточном углу находился довольно большой горшок, целиком вкопанный в песок так, что устье его приходилось на уровне очага (рис. 52, 4). Горшок был заполнен золой, песком, углями и жжеными костями птицы, по всей вероятности, петуха. Этот нижний очаг был перекрыт другим очагом, сложенным из небольших камней и глины (рис. 52, 2). Посередине этого очага камни были целиком обмазаны глиной, а по краям выступали наружу, образуя кольцеобразный венчик очага. При сооружении этого очага на горшок нижнего очага налегли камни и глина, почему верхняя часть горшка оказалась разваленной. Второй очаг носит следы чинки. На него, считая снизу, налегал третий (рис. 52, 3), сложенный целиком из глины, в которой ясно сохранилась и часть того места, где разжигался огонь: глина в этом месте сильно выжжена и растрескалась. В каждом из описанных очагов прослеживалась прослойка золы и части разбитых сосудов.

http://brburg-prussia.ucoz.ru/_fr/1/0401541.jpg
(рис.52)

Выше над описанными очагами третьего слоя, почти по вертикали, находились остатки печи избы с глинобитным полом второго слоя и развалины печи избы с деревянным полом первого слоя. Таким образом, в этой части вскрытой площади можно проследить пять последовательных этапов в развитии устройства очага и печи в трех различных культурных слоях. Дата третьего слоя с трудом поддается определению. Он может быть на несколько десятилетий старше второго слоя. Начало его образования можно отнести с достаточной осторожностью к XIII и даже XII в. Такой датировке пока ничто не противоречит.

Эта датировка не распространяется, однако, на другие части города и, прежде всего, на предполагаемое древнее городище на Столовой горе, которое могло возникнуть гораздо раньше.

Для определения времени возникновения городища имеет, несомненно, значение самое название "Кривой город" и вопрос его происхождения. Во всех источниках, на различных языках его названия сходны, а именно – являются переводом славянского "кривой", - "Curvum castrum", "Krziwigrod" и "Кривой город". Однако можно предполагать, что первоначальное его название могло иметь и другое значение. Вопрос о связи названия "Кривой" с топографической кривизной возбуждает сомнение, так как город не стоял на какой-нибудь выдающейся кривизне. Общепринятое в XIV в. обозначение городища термином "Кривой город", возможно, скрывает в себе более древнее название, связанное с предполагаемыми основателями этого города, а именно – с кривичами. Происхождение названия "кривой" от "кривичи" вполне вероятно. Этому не противоречит также и самая история виленских земель. Древнерусское городище Вильно могло существовать как "Кривич-город" уже в XI – XII вв., когда полоцкому княжеству принадлежала и часть литовских земель.

Подведем краткие итоги:

1. Кривой город – Вильно в XIV в. был расположен на теперешней горе Алтарии.
2. На основании археологических данных, которыми мы располагаем, можно отнести его основание ко времени ранее XIV века.
3. Исследованные нами памятники указывают на тесную связь этого города с русскими землями.
4. Относящееся к XIV в. название "Кривой город" можно рассматривать как происходящее от более древнего названия "Кривич-город".

Все это позволяет выдвинуть следующие предположения:

1. Кривой город – Вильно мог быть основан кривичами во время расширения территории кривицкого княжества в раннефеодальную эпоху на запад.
2. Еще до времени княжения Гедимина Кривой город развился и вырос в такое значительное поселение, что Гедимин, если верить письменной традиции, счел нужным перенести сюда столицу Великого княжества Литовского.

Такое развитие исторических событий может уяснить многие моменты, связанные с начальными этапами жизни Вильно. Необходимо, однако, помнить, что все выдвинутые предположения найдут подтверждение или, наоборот, будут опровергнуты лишь в результате дальнейшего археологического изучения остатков древнего о города на горе Алтария.

На этом можно было бы закончить наш краткий отчет о состоянии изучения археологических памятников и проблем, связанных с Кривым городом.

В течение двух месяцев 1940 г., нами было вскрыто на территории этого замка приблизительно 95 кв. м около фундамента северной башни. Зарисовка и анализ пяти главных профилей и нескольких вспомогательных профилей позволили довольно четко распределить вещественные остатки из 20 горизонтов и наметить относительную хронологию каждого из них в пределах общих хронологических рамок от V до XX вв.

Почти на всей вскрытой раскопками площади прослеживалось шесть основных культурных слоев, из которых три слоя, в свою очередь, представлялось возможным разбить на несколько горизонтов, выявляющих некоторые хронологические различия.

Слой VI, лежащий на материке, в нижней своей части дал керамику и другие предметы, подобные вещественным находкам из летто-литовских городищ и могильников, относящихся к так называемому в литовской литературе среднему периоду железа (V – VIII вв.). В верхней части слоя VI и в слое Vd встречена была почти исключительно керамика, характерная для славянских могильников XI – XIII вв., а также стеклянные браслеты, вероятно, киевского происхождения: крученые желтые, черные гладкие и черные с зелеными полосками. Этот инвентарь переносит нас сразу в XII – XIII вв. Вместе с указанными находками спорадически попадались также фрагменты керамики, характерной для нижней части слоя VI, датируемого V – VIII вв. Последние, однако, могли попасть в слой Vd вместе с частью слоя VI, который находился на наиболее возвышенных частях горы и сполз вниз еще в начале существования здесь раннесредневекового поселения. Таким образом, в части слоя VI и Vd перемешались вещественные находки, датируемые различными довольно отдаленными периодами.

Лежащие выше слои содержали в себе предметы и следы событий того времени, которые уже можно определить более точно, именно: слой Vc относится ко времени, предшествующему нападению крестоносцев, т. е. примерно около 1365 – 1390 гг.; слой Vb содержит, между прочим, первые следы нападения крестоносцев (датируется временем около 1390 г.) и первый наиболее ранний кирпич; слой Va представляет первые несомненные следы воздвигнутой на горе в начале XV в. постройке из камня, кирпича и извести.

Слои IV a, b, c, d относятся к периоду довольно спокойной жизни каменного замка – XV в. до середины XVI в.
Слой III d – это результат большой перестройки замка в XVI в. Об этом мы знаем также из письменных источников, которые относят ее ко времени около 1553 г.
Слои III c1, c2 и c3 отражают период жизни замка XVI в. Он содержит следы разрушения замка в 1661 г. во время осады в нем казаков.
Слои III a и b, II a, b и c и I говорят о судьбе развалин замка после его разрушения – в промежуток времени от 1661 до 1940 г.

Остановимся на характеристике наиболее древних слоев. Из анализа слоев VI и Vd и сопоставления вещественных находок из них вытекает, что дофеодальное поселение, относящееся ко времени около VII в., было, по-видимому, разрушено огнем. После этого гора могла оставаться необитаемой в течение нескольких столетий. Следы нового поселения, совсем иного характера, чем первого, появляются большей частью в начале феодальной эпохи и характеризуются инвентарем, типичным для древнерусских городищ. Когда возникло новое поселение, точно сказать еще невозможно. Для ответа на этот вопрос необходимо прежде всего проверить данные, полученные раскопками 1940 г. на довольно незначительной площади и произвести новые, больших размеров раскопки, чтобы располагать более полным материалом.

Пока же, на основании вышеизложенного, можно сделать один вывод, весьма существенный, однако, для проблем истории развития Кривого города, а именно, что история поселения на Замковой горе не противоречит предположению об основании Кривого города кривичами.

[1] Scriptores rerum Prussicarum, т. II. Летопись Виганда из Марбурга (Wigand von Marburg), Leipzig, 1863, стр. 642; т. II – Летопись Борнбаха (Bornbach'a), Leipzig, 1863; т. III – Летопись Иогана фон Посильге (Johan von Posilge), Leipzig, 1866, стр. 165.; Monumenta Medii Aevi Historica, Codex epistolaris Vitoldi, collectus opera Antoni Prochaska, Cracoviae, 1882, стр. 1009 и стр. 196.
[2] К указанным выше источникам следует добавить описание Вильно, датируемое началом XV в., путешественника Gilbert de Lannoy, Script. rer. pruss., т. III, Leipzig, 1866, стр. 443 и 448.
[3] Jan Fijalek. Opisy Wilna až do polowy wieku XVII-go, Ateneum Wilenskie, т. 3 – 4, Wilno, 1923, стр. 318 сл.
[4] В. Г. Васильевский. Где находился виленский Кривой замок, Труды IX археол. съезда, М., 1897б стр. 120-121.
[5] Kronika Macieja Stryikowskiego. Warszawa, 1846, стр. 369 и сл. – Jósef Kraszewski. Wilno, т. 1, стр. 28. – Tadeusz Korzon. Dzieje wojen wojskowiści w Polsce, т. I, Akademija Umiejetności, Kraków, 1912, стр. 112. – Mieczysław Limanowski. Najstarsze Wilno. Wilno I Ziemia Wileńska, т. 1, стр. 127. –Władyslaw Semkowicz. Hanul, namiestnik Wilenska (1382 – 1387), jego réd. Ateneum Wilenskie, т. VII, 1930, тетр. 1 – 2, стр. 3 – 4. – Wacław Gizbert Studnicki. Wilno w rzędzie stolic Rzeczy pospolitej Polskiej, Wilno I Zemia Wilenska, т. 1, стр. 144. – Jan Fijalek. Opisy Wilna…
[6] Script. rer. pruss., т. III, стр. 165.
[7] Script. rer. pruss., т. II, стр. 65 сл.
[8] ПСРЛ, XVII, СПб., 1907, Супрасльский список, стр. 79–80; Академический список, стр. 151–152; список гр. Красинского, стр. 165 и список Археологического общества, стр. 261–261.
[9] Летопись Стрыйковского (Stryjkowskiego) с XVI в. развивает ошибочную, вымышленную Стрыйковским традицию об основании Гедимином замка на теперешней Замковой горе (или горе Гедимина).
[10] ПРСЛ, XVII, Список Археол. общ., стр. 261 – 261.
[11] Jan Fijalek. Opisy Wilna, стр. 392. – W. Kierzkowski. Dzieje placu katedralnego w Wilnie, «Wilno». Nr. 2, 1939.
[12] Script. rer. pruss., т. III, стр. 654.
[13] Włodzimier Hołubowicz. Krzywy Gród z XIV w. na Górze Bekieszowej w Wilnie, «Wilno», Nr. 1, стр. 27 – 33.
[14] Script. rer. pruss., т. III, Annalista Thorunensis, стр.1 69. 1565; т. II, Beilage III, Polnische Berichte, стр. 719.
[15] Monumenta Medii Aevi Historica. Codex epistolaris Vitoldi…, стр. 1009.
[16] Script. rer. pruss., т. II, Летопись Виганда, стр. 642; там же, т. III, Летопись Борнбаха, стр. 653: "zogen sie vor die Wille, die belegten sie und stormeten sie und gowonnen das holtzen hausz…"
[17] Первое нападение крестоносцев на Вильно произошло в 1365 г., последнее – в 1394 г.
Абноўлена 16 01 2009

http://vilnia.by/index.php?option=com_c ... publikacyi

Автор:  Юрген Клинсманн [ 26-11, 20:33 ]
Заголовок сообщения: 

Войско Великого Княжества 1320-1410.

1. Вступление.
2. Хронологические рамки и регионы ВКЛ.
3. К вопросу о литвинах.
4. Организация и структура войска ВКЛ 1320-1410.
5. Доспех на территории ВКЛ до 1410 года, основа для реконструкции.

Вступление.

Эта статья является компиляцией всего того нужного и полезного, что я смог собрать на просторах Интернета и со страниц специальной литературы, что может понадобиться для каждого, кто только начинает заниматься реконструкцией по Великому Княжеству Литовскому. Я не ставил себе целью писать научную работу, поскольку еще очень немного времени занимаюсь 14 веком и конкретно ВКЛ, а посему буду рад, если собранная мной информация хотя бы просто поможет сориентироваться и принять нужное решение. Список литературы не указываю, если кому чего интересно – пишите.
Всем привет!

Осмоловский Андрей «Ugni». Брест-ОСХ 2007. (с)

Хронологические рамки и регионы ВКЛ.

Ядро ВКЛ, вокруг которого шло собирание земель с середины 13 века, состояло из политического союза Литвы, Жмуди и т.н. Черной Руси (Новогрудок, Лида, Волковыск). Я не буду касаться подробностей исторических споров о нахождении летописной Литвы и вопросов о том кто же кого завоевал или синтезировал, поднятых современными беларускими, литовскими и польскими историками, не отрицая однако достаточно высокого политического влияния балтского элемента в создании нового государства.

Культурный аспект балтского влияния в контексте основной темы рассматриваться не будет, так как в эволюции доспеха и вооружения на протяжении более чем 160 лет до грюнвальдской битвы, он сыграл незначительнейшую роль. Как известно, до вокняжения Миндовга в Новогрудке, а также некоторое время после, Литва (этим термином я буду обозначать в данной статье балтский элемент, включающий в себя собственно литовцев и жамойтов) не имела государственности. Строй, который существовал на этих территориях по терминологии еще советской исторической науки, определялся как «военная демократия», который с конца 12 века, сопровождался разбойничьими набегами на соседей. Более высокая городская и политическая культура славянских земель, которые граничили с Литвой, и в 13 веке вошли в состав молодого государства, обусловили преемственность военных традиций и технологической базы Руси. В дальнейшем же, по мере присоединения к ВКЛ русских княжеств, процент балтского элемента в государстве неуклонно снижался, и ко времени наибольшего расширения державы при князе Витовте достиг всего одной десятой от всего населения ВКЛ. Таким образом, говоря о военном искусстве и традициях ВКЛ, я, прежде всего, имею в виду «руское» православное население этого государства.
За вторую половину 13 века – первую половину 14 века, к ВКЛ были присоединены Полоцкое, Витебское, Торопецкое, Свислочское, Пинское, Минское и другие княжества, а также часть Волыни с Берестьем. В отличие от Новогрудка, на которого распространилось определение «Литва», эти земли сохраняли свое название «Русь» вплоть до 16 столетия. С 1352 года в состав ВКЛ вошли Владимирские и Кременецкие земли, в это же время великий князь Ольгерд подчинил себе часть смоленских земель (Мстиславль и на некоторое время Ржев), чернигово-северские, подольские и киевские земли. В разное время и на короткий срок в составе ВКЛ были также – Холмская и Дрогичинская земли, Ратненское княжество на Волыни. В конце 14 века активизировалась политика князей ВКЛ в отношении княжеств в верховьях Оки, где постоянно шла борьба за влияние с московским княжеством (Мценск, Любецк, Козельск). За несколько лет до Грюнвальда был присоединен Смоленск.
Таким образом, к концу 14 века ВКЛ представляло собой одно из крупнейших государств Европы.

К вопросу о литвинах и социальных статусах в ВКЛ.

Так сложилось в военно-историческом движении и среди многих клубов, которые занимаются реконструкцией по ВКЛ 14-16 веков в Беларуси, что выбранный стереотип не переходит границ реплик европейских доспехов данного периода и гордого самоназвания «литвин».
Все бы ничего, если это касается реконструкции 16-17 веков, когда ВКЛ на самом деле было больше европеизированным государством, как в военном деле, так и в социально-политическом плане, однако в последнее время наблюдаются тенденции проецирования таких критериев на более ранний период. В военно-исторических клубах предпочитают делать полные копии западноевропейских доспехов, вооружения, костюма и быта на 14 век, и при этом именуют себя реконструкторами по ВКЛ. Что, в общем, то, даже при достойном подходе к реконструкции непосредственно матчасти, является искажением исторической правды, которая заключается в том, что примерно до середины 15 века, европейское влияние в ВКЛ было невелико. Оно ограничивалось верхушкой нобилитета и княжеским окружением и стало проявляться только после Кревской Унии. Технические заимствования у соседей, боевые трофеи, пресловутые поставки оружия и доспеха из Польши накануне Великой Войны в целом носили эпизодический и незначительный характер. В целом, военное дело в ВКЛ опиралось на местные ресурсы и традиции. А с учетом того, что примерно 85 процентов территории княжества к 1410 году состояли из русских земель, о чем говорит само название государства «Великое Княжество Литовское, Русское и Жамойцкое» то вывод напрашивается сам собой. Особенно если просто сравнить на карте размеры Литвы, Жамойтии и Руси.
Только после Грюнвальда, в связи с укреплением связей между польской и литовской шляхтой католического вероисповедания (Городельский привилей 1413 года), участием литвинских отрядов в гуситских войнах, развитием института наемничества, начался процесс приобретения войском ВКЛ типичных европейских черт.
Только в 15 веке реальностью стало формирование нового нобилитета – шляхты и, в особенности, магнатства, что привело к переходу к феодальной структуре общества, при которой военно-служивое сословие обеспечивается главным образом за счет доходов с собственных земель.

Литвины (ліцвіны, Lituani), термин, который использовался в источниках для обозначения жителей Литвы во всех смыслах. Как правило, имел этническое значение (относился к предкам современных литовцев) в тех случаях, когда «литвины» противопоставлялись «русинам», «руским». (По В. Носевичу).

Это подтверждается большим количеством источников:

(извлечение из литовско-инфлянтского мирного договора 1338 года, документ находится в ЦГИА Латвии, фонд 673, опись 4, номер 28, перевод со старонемецкого А.А. Радамана):
«(5) далей нямецкi купец павiнен ездцiць бяспечна для жыцця i маемасцi так далека, наколькi пашыраецца улада караля Лiтвы на лiтвiнау и русiнау…
…(10) далей калi у якого-небудзь нямецкага купца у Лiтве або у Рускай зямлi будзе што-небудзь скрадзена…»
И так далее по тексту особо оговаривается, что литвин и русин это не одно и тоже.

Хроника Вартберга (немецкие летописцы также разделяли Литву и руских):

«В том же году магистр Вильгельм был в течении шести дней в Литве и опустошил, все грабежем и огнем.
В 1366 году тоть-же магистр в половине поста (после 15 марта) повел войско против русских на Полоцк.»

««(2 февраля 1348) была дана при речке Стребене (38) битва, в которой пало более 10 000 литовцев и русских, призванных на помощь из различных мест, как-то: Лантмара, Брейзика (39),
Витенбека., Смоленска и Полоцка. Нармант, король русский, брать Алгарда и Кейнстута, литовских королей, был также убит в этом сражении. Из христиан же пали 8 братьев с 42 хорошими мужами» (Лантмар - это Владимир, Брейзике – Брест, Витенбек - Витебск)»

Акт Ягайло и его братьев о союзе с Польшей. 1385 год (по книге Генрика Масцицкого «Unia Polski z Litwa», 1939)
«…Нарэшце, той жа вялiкi князь Ягайла абяцае земли сваи лiтоускiя и рускiя на вечные часы да кароны каралеуства польскага далучыць…»

Грамота короля Ягайло князю Скиргайле. 1387 год (дакументы i матэрыялы па гiсторыi Беларусi у сярэднiя вякi VI-XV, Штыхау, Чамярыцкi, Ганцова):
«…На Рускай жа старане горад Менск, што Лiтоускаму княству належыць з усiмi людзьмi, зямлею, пошлiнай и прыбыткам, усiм гэтым валодаць князю Скiргайлу, брату нашаму…»

Договорная грамота великого князя литовского Казимира с Великим Новгородом об установлении мира и условиях ведения торговли с Полоцком и Витебском. 1440 год (извлечение, по книге «Акты, относящиеся к истории западной России, т1, 1846 год.»):

«… А што моих людей: или литвин, или витбленин, или полочанин, или смолнянин, или с иных наших Русских земель, - тым путь чыст изо всее моее отчызны…»

Вопрос национального самоопределения в ВКЛ был теснейшим способом связан с принадлежностью к конфессии. Как известно, до Кревской Унии, многие Гедеминовичи были крещены в православии. Однако после династической унии с Польским королевством, влияние католической церкви в ВКЛ усиливается, причем на территориях традиционно связанных с православием. В конце XIV века на территории Полоцкой и Туровской православных епар¬хий начала постепенно распространяться сеть римско–католических приходов (в XV—XVI веке также и монастырей разных орденов.) Динамика этого процесса достаточно полно отражена как в источниках, так и в ряде специальных исследований и легко фиксируется на карте. Однако и до конца XV века православные приходы (а их насчитывалось около тысячи на территории современной Беларуси на примерно около 2000 населенных пунктов) отнюдь не уменьшают свое количество (до начала XVII века их становится от 1800 до 2300). Таким образом, еще до Кревской Унии 1385 года, вся территория ВКЛ была территорией православного княжества, и эти тенденции наблюдались до середины XVII века. Все те черты, которые известны нам по ВКЛ XVI века (полонизация политической верхушки государства, миграция польского населения из Мазовии и Подляшша в ВКЛ, усиление влияние римско-католической церкви, и как следствие всего этого, более тесные взаимоотношения не только с Короной Польской, но и в целом со всем государственным и культурным организмом Европы) никак не могли иметь никаких предпосылок в обществе раньше второй половины 15 века.

В орденском памфлете 1409 отмечается, что среди носителей литовского языка многие крестились в «рутенскую» веру, в связи, с чем до сих пор среди знати в Литве большое число составляют «рутены». Православные князья литовского происхождения называются русскими и в других источниках. Ян Длугош так называет внука Гедемина Федора Любартовича, Хроника Быховца – внука Ольгерда Юрия Лугвеновича.

Термин «литвины» обозначавший жителей ВКЛ в целом или его регионов, который мог относиться уже и к литовцам и к «русинам», начинает употребляться в этом качестве только с начала 16 века и превращается в общую практику на протяжении всего 17 столетия.

Организация и структура войска ВКЛ 1300-1410

В 14 веке ВКЛ состояло из судебно-административных округов, которые не были обозначены законодательно, но сложились исторически. На территории современной Беларуси было около 20 княжеств и наместничеств, которые являлись основными административно-территориальными единицами, которые в свою очередь разбивались на более мелкие области, распадавшиеся с течением времени на еще более мелкие округи в процессе пожалования этих земель феодалам. В конце 14 века Витовт присоединил к великокняжескому домену бывшие уделы Кейстутовичей (Троки, Гродно, Берасце и др.) и ликвидировал уделы местных княжеских династий в Витебске, Киеве, Чернигове, Полоцке и Смоленске, заменив князей своими наместниками. Под влиянием Короны на протяжении 15 века наместничества стали называться поветами, не отданные в личное владение области – староствами. Кроме того, сохранялся традиционный раздел ВКЛ на Виленскую и Трокскую части (с 1413 года воеводства). В военном отношении Городецкое, Клецкое, Кобринское, Пинское княжества, Берестейское, Волковыское, Гродненское, Каменецкое, Новогрудское и Слонимское наместничества подчинялись трокскому наместнику (с 1413 года - воеводе); Друцкое, Мстиславское, Слуцкое княжества, Ашмянское, Кревское, Логойское, Лидское наместничества – ваеводе виленскому. Полоцкая земля с Лукомским княжеством, Витебская с Оршанским и, вероятно, Могилевским наместничествами, Киевская с Мозырским наместничеством, образовывали отдельные военные и судебные округи.

Постепенное вхождение русских княжеств в состав ВКЛ в течение всего 14 века, по сути, ничуть не меняло местную систему власти, организацию войска и налогообложения. На формирование общего для всего государства административного аппарата – иерархии великокняжеского двора, дворов удельных князей и наместников, волостных центров – не могла не повлиять уже существовавшая к этому времени структура русских княжеств. Об этом свидетельствует то, что даже в латинских текстах не только термины налогообложения, но и названия основных служебных и военных должностей («ваявода», «цiвун») часто писались по-русски. Скорее всего, они попали в делопроизводство ВКЛ вместе с теми понятиями, которые они обозначали, и которых еще не было в архаичной терминологии литовцев. Последними же было заимствовано даже название нобилитета – «бояре», которое с 14 века часто встречается вместо термина «бароны» и «нобили», известных еще с грамот Миндовга.
Правовое положение в составе ВКЛ некоторых русских княжеств (например, Полоцкого и Витебского) было весьма специфическим. Подчинение их власти великого князя привело не столько к включению их земель в сферу общегосударственных интересов, сколько к принятию князем роли защитника местных интересов Полоцка и Витебска, связанных в первую очередь торговлей на Западной Двине. В Ливонской Хронике Вартберга сын Гедимина Наримонт, который в это время княжил в Полоцке (1348), назван «русским королем», при чем его братья Ольгерд и Кейстут названы «королями литовскими», что говорит о значительной самостоятельности полоцких земель в составе ВКЛ. Сильное русское влияние было обусловлено в первую очередь активным восточным вектором внешней политики ВКЛ. Несмотря на то, что в какие то периоды отношения княжества с немецкими орденами были нормализованы, а мирные контакты с Западной Европой расширялись (письма-приглашения Гедимина к немецким городам и Ганзе, что, кстати, были типично и для всего юга-запада Руси, - в то же время с аналогичными приглашениями к ремесленникам и купцам Кракова и Торуня обращался галицко-волынский князь Андрей Юрьевич в 1320 году, а в 1339 – его преемник Юрий-Болеслав Тройденович), в целом перспективы на востоке выглядели более реальными. ВКЛ претендовало на роль центра политической консолидации русских княжеств, необходимость которой все явственнее ощущалась на Руси, что, конечно же, было бы невозможным при условии принятия великим князем католичества.
Известно, что русский этнический элемент в этногенезе ВКЛ в целом, и в военном деле в частности, играл важную роль еще в начале 14 века. Гарнизоны городов Понеманья состояли из дружин местных бояр (о чем упоминает хроника Дусбурга), русины, как и ранее, входили в великокняжескую Раду. Велика также была и роль православной веры, которая поддерживалась официально. Существовала также самостоятельная церковная иерархия, которая воспринималась как один из элементов государственности (в конце 14 века в Вильно было 12 православных храмов, и только 6 католических). Православными по вере были брат Гедимина – Федор, сыновья Гедимина – Наримонт-Глеб (новгородский князь в 1333 году, полоцкий князь в 1338 году), Карыят-Михаил, Любарт-Дмитрий, зять великого князя – городенский воевода Давыд (бывший одно время псковским князем, 1323 год). Многие представители третьего поколения Гедиминовичей известны только под христианскими именами: Андрей, Дмитрий, Владимир, Константин и Федор Ольгердовичи; Юрий, Патрикей, Александр и Михаил Наримонтовичи; Юрий, Александр, Константин и Федор Кориятовичи; Федор, Лазарь и Семен Любартовичи; Михаил и Семен Евнутьевичи. Упоминая в 1431 г. смерть Федора (Фядушкі) Любартовича, Ян Длугаш называет его «русінам».
В конце княжения Ольгерда, кроме владений Кейстута, самостоятельными уделами в ВКЛ владели его сыновья Андрей (Полоцкое княжество), Дмитрий (Брянское и Трубчевское княжества), Владимир (Киевское княжество), Константин (Черниговское княжество), Федор (Ратненское княжество), Ягайло (Витебское и Кревское княжества). Чуть позднее уделы получили Дмитрий-Корибут (Новгород-Северское княжество), Казимир-Коригайло (Мстиславское княжество). Статус удельных князей имели также сыновья Кейстута Витовт (Гродненское и Берестейско-Подляшское княжество), Войдат (Новогрудское княжество), брат Ольгерда Любарт-Дмитрий владел Владимиро-Волынским и Луцким княжествами, племянники Юрий и Александр Кориятовичи – Подольским, Юрий Наримонтович – Белзским, Михаил Наримонтович – Пинским, Михаил Евнутьевич – Заславским. Кроме этого существовали обширные земли древних литовских и русских родов (Гальшанские, Свирские, Острожские, Друцкие и др.)
В сам великокняжеский удел входило 10-15 процентов всего княжества. Вероятно, именно в такой пропорции разделялось и войско, которое имелось в распоряжении великих князей в обычных условиях (без созыва ополчения).

Влияние русской культуры ощущалось во всех сферах жизнедеятельности государства (русское слово ПЕЧАТЬ на первых монетах ВКЛ, середина 14 века, русские надписи на печатях Ольгерда, Кейстута, Корибута, Лугвеня Ольгердовича, Жигимонта Кейстутовича и др. Гедиминовичей, лидского наместника Войдилы 1380 г., полоцкого наместника Монтигерда 1396 г., маршалка Чупурны Радимовича 1398 и 1410г., ковенского наместника Сунегайлы 1410г.)

В структуре войска ВКЛ согласно источникам можно выделить конное войско с делением на легкую и тяжелую конницу (бой на копьях со специализированным узколезвийным наконечником в условиях тактически усложненного и длительного сражения и глубоких маневрах тактических единиц.) - armigeri-рыцари по Бохану, «княжата, рытеры, шляхтичи, бояре, местичи» (по привилею Казимира 1447)); и пешее войско, которое, однако, в отдельные формирования по типу хоругвей не комплектовалось («стрельцы», наемное войско гарнизонов крепостей, обслуга бомбард, инженерные команды и т.д.).
Способ призыва на военную службу в условиях специфики феодализма ВКЛ назывался Погоня (позднее Посполитое Рушение), в котором обязывали служить «копьями» либо "стрельцами" или например "копьем с двумя стрельцами", «копья» в свою очередь формировали хоругви, которые могли быть как территориальными (по названию земель или крупных городов), так и магнатскими (княжеские или боярские дружины). Постоянно существовало также собственное войско великого князя.

Доспех на территории ВКЛ до 1410 года, основа для реконструкции.

Известный исследователь военного дела ВКЛ Ю. Бохан трактует доспех ВКЛ окологрюнвальдского периода как в целом европейский, хотя и архаичный, обосновывая это тем, что пути эволюции восточно- и западноевропейских средств ведения войны еще не успели кардинально разойтись. Однако тактика европейского и русского конного войска уже в конце 14 века уже имела свои особенности и отличия, что нашло свое отражение в доспехе и вооружении данного периода. Как мы знаем, во второй половине 14 века на Руси использование закрытых шлемов достаточно нетипично, нет никаких источников на наличие защиты рук, сам доспех даже внешне резко отличается от западноевропейского ( более подробно это описано во Всадниках Войны Жукова и Коровкина ) и, принимая во внимание обширность территорий ВКЛ, корректным определением было бы наверное трактовка доспеха ВКЛ в целом восточноевропейским. Однако рассмотрение конкретных археологических образцов, изобразительных и нарративных источников для последующей реконструкции защитного снаряжения войска ВКЛ должно учитывать неоднородность культурного развития земель ВКЛ, в том числе и в традициях военного ремесла. Грубо говоря, Жемайтия и, например, Киевщина, хоть и входили в состав княжества во второй половине 14 века, но имеют разные основы собственных традиций военного дела.
Незаслуженно высокая роль в насыщении войска ВКЛ отдается западному «трофейному» снаряжению, что являлось фактором непостоянным и не могло в полной мере влиять на тенденции в эволюции доспеха. Тем более объектом чаще всего становилось оружие, кони, стрелковое оружие и т.д., а не элементы доспеха, поскольку кроме соответствия физическим параметрам своего нового владельца, они должно было быть соответствие тактике и принципу боя, воинским традициям и тд. Несмотря на тот факт, что с Орденом ВКЛ воевало с момента своего основания, то есть с середины 13 века, нет никаких фактов кардинальных заимствований вплоть до 15 века. Поскольку пока один народ противостоял другому о культурном взаимопроникновении говорить не приходилось. Судя по печатям мазовецких князей Земовита и Тройдена за 1341-43 годы, и Кейстута 1387 года, доспех и вооружение князей было достаточно скромным и вполне «восточным».

Как признает сам Бохан, главной целью импорта доспеха и оружия в ВКЛ из Польши было не обеспечение войска княжества новыми европейскими образцами военного снаряжения, а насыщение войска ВКЛ оружием вообще, причем можно говорить даже о неком архаичном характере отсылаемого вооружения, причем по свидетельствам тевтонов на соборе в Констанце1416 года, важную часть его составляли бомбарды и стрелковое оружие. То о чем говорит Длугош в своей «Грюнвальдской Битве», когда поляки некоторое время принимали тевтонов за возвращающихся литвинов, имеет весьма относительный смысл. Имея возможность на практике наблюдать со стороны за сотнями участников военно-исторических фестивалей в разном облачении разных эпох, могу сказать что при отсутствии знамен либо каких-то других опознавательных знаков, со ста и более метров визуально, а не по их тактическим маневрам, определить класс доспеха, тип и принадлежность конницы весьма нелегко. Особенно когда всадники прикрыты тарчами, доспехи закрыты арминг-коттами, а кони попонами. Так что если поляки и спутали тевтонов с литвинами, то не, потому что у тех и других был одинаковые доспехи, а потому что просто не ожидали немцев с этого направления. Таким же образом, польские хоругви до момента входа в бой, могли спутать тевтонов с кем угодно, тем более что на стороне тевтонского ордена воевало много наемников со всей Европы, которые имели разношерстное вооружение.
Точно установить с какой интенсивностью шло насыщение войска ВКЛ западным импортом, сейчас не представляется возможным. Однако образцы западного доспеха и вооружения имели, вероятно, представители верхушки магнатства и окружение великого князя, однако характерно это на период после заключения Кревской Унии.

1. Стеганые поддоспешные одежды -

На данный момент более или менее достоверно установлено, что богатая шляхта могла позволить себе поддоспешную одежду европейского образца. Так называемая якка - (польск. «jaka», лат. «jacca», фр. «jaquet») – облегающий и короткий кафтан, который носился с шоссами и опоясывался поясом на бедрах. Более или менее близкий аналог пурпуэна Карла де Блуа. Имел две функции – защитную как вид поддоспешной одежды, и гражданскую как повседневный костюм. Как и в случае с бригантинами, на подкладку якки использовались недорогие ткани, а на верх – брюссельское сукно или аксамит (заказ на январь 1395 года аксамитные якки для короля Ягайлы и князя Витовта, а также для их ближайшего окружения – «XIV filtris dictis pilszny subtilibus in Anglia paratis ad jaccas dni Witoldi»...). В июне 1394 года мастерская в Вавеле приняла заказ на изготовление якки князю Витовту из черного аксамита (вата, plotno, barchan). Кстати, есть и миниатюра изображающая Витовта в этом пурпуэне (Псалтырь королевы Ядвиги, Национальная Библиотека, Варшава). Поверх якки носился рыцарский пояс, из серебряных или золотых пластинок (от 2 до 50 гривень в мастерских Вавеля в зависимости от сложности изделий и качества металла).
Как вид костюма и доспеха якка последний раз упоминается Длугошем в описании битвы под Грюнвальдом, а в изображении на миниатюре в церкви Св. Троицы в Люблине, где изображен король Ягайла. (1418 год).
Что касается, основной части войска ВКЛ, одоспешенного и вооруженного «по-русски», то никаких данных о том, что использовалась какая- либо стеганая поддоспешная одежда, нет.
Экспериментальная реконструкция позволяет предположить, что при наличие жесткого корпусного доспеха (ламелярные и чешуйчатые панцири) поверх кольчуги, применение стеганого поддоспешника не столь категорично. В конце концов, первые источники на применение подкольчужных стеганых одежд в Западной Европе относятся к концу 12 века, когда кольчужный доспех уже как несколько веков был основным видом доспеха в этом регионе.

2. Кольчужный доспех –

Несмотря на развитие пластинчатых доспехов, кольчуга не потеряла своего значения в 14 веке не только в Восточной, но и в Западной Европе. Ее носили как рыцари, так и менее знатные воины, длинный кольчужный рукав, характерный для более раннего периода, а также кольчужные чулки, имеют хождение во всей второй половине 14 века по всей Европе. Находки клепаных колец, обрывков плетения и целых кольчуг 13-14 веков относятся ко всей территории тогдашнего княжества и сопредельных областей (Минск, Брест, Новгород. Киев и тд). Использовались также кольчужные коифы (капюшоны), вероятнее всего отдельные (печать Кейстута, Киевская псалтирь, миниатюра Апокалипсиса).

3. Пластинчатый доспех и защита конечностей.

Находки пластин панцирей на территории ВКЛ достаточно многочисленны, для того чтобы предполагать весьма интенсивное использование этого вида доспеха на протяжении всего 14 века, а также, вероятно, в начале 15 столетия (находки пластин – ламелляр и чешуя - 13-14 веков на территории Беларуси - Гальшаны. Кубальчино, Новогрудок, Торопец, Друцк, Слуцк, Брест, Полоцк, Гродно и тд ). Основными источниками для реконструкции комплектов могут служить доспех Довмонта (вторая половина 13, первая половина 14 века, клепано-пришивная чешуя), печать Кейстута (1387 год), печати князей Земовита и Тройдена (40-е годы 14 века). В этот же раздел можно также отнести пластинчатое ожерелье по новгородским источникам, приведенное во Всадниках Войны, наручи из Киевской псалтири.
С конца 14 века среди знатной шляхты ВКЛ получает свое распространение западный доспех. Счета королевского польского двора за 1388-1420 гг. отмечают следующие закупки: 1393 латные руки и рукавицы для посла Витовта, 1394 то же самое для Романа князь Кобринского, еще два комплекта, но без рукавиц закуплены также в 1399 г. защиту ног получил в 1394 Витовт и некий литвин Борис. Там же закуплено сразу 12 нагрудников или кирас. В 1380 году рыцарь в полном западном снаряжении уже изображен на печати Ягайло. На печати Дмитрия Корибута четко виден нагрудник и латные ноги.

4. Шлемы.
Для ВКЛ 14 века характерны несколько типов шлемов сфероконической, куполовидной или шатровидной (цилиндрическо-конической формы).
1. Шлем с печати Кейстута Ю. Бохан определяет как капалин (шапель) только по наличию небольших полей, обозначенных на печати весьма условно. Однако, скорее всего, данный шлем относится к группе открытых шлемов сфероконической формы, которые венчались шпилем, «яблоком» или «яловцем» - аналоги – изображение архангела Михаила на фреске церкви Спаса на Ковалях, Новгород, 14 век, печать Ивана Еремьича 1372 год, (указанные в книге Бохана шлемы из находок в Пруссии). Однотипные варианты описаны у Кирпичникова и имели хождение в 13-14 веках (ранний вариант с наносником, поздний – 14 век - без) – городище Княжа Гора, новгородская псалтырь 14 века.
2. Шлемы куполовидной формы (Киевская псалтирь).
3. Шлемы цилиндрическо-конической формы ( у Бохана шлем из оружейни Радзивиллов 14-15 век, у Горелика шлем из Народного Музея в Кракове 13-14 века, место изготовления неизвестно, типы Мельно. Белая Калитва, Торунь. Выстрица и их изображения на печатях мазовецких князей).
4. Шлемы западноевропейского образца - по записям королевской казны в 1399 из Кракова было выслано в ВКЛ 8 бацинетов с наносниками, там же покупается хундсгугель для князя Свидригайло в 1403 г, а на печатях ВКЛ конца 14 века очень широко представлены шлемы с клаппвизорным креплением.

5. Щиты, мечи, корды.

1. Круглые щиты ( щит с погребения Кровы (Курова) – 13 век – отмечен умбон и железная рукоять от щита – по Кирпичникову, умбон 14 века с кубальчинского городища, напоминающий умбоны выпуклых русских щитов 14-15 века, а с другой умбоны щитов калканов. Круглые щиты продолжали использоваться конницей, что отметилось еще позднее в Радзивилловской летописи. Источники – Киевская псалтирь, Новгородская псалтирь, 14 век.
2. Тарчи-павезы - с середины 14 века (печать Кейстута, печати мазовецких князей, печать Витовта 1392 года). Треугольный тарч встречается уже только на надгробии Ягайлы, в конце 14 века он есть на печати мазовецкого князя Януша.
3. Мечи и корды - По Ю. Бохану - термин "корд" появился, по всей вероятности от немецкого определения "кордэляч" или "кордалеч" (Kordelatsch, Kordala:tsch), что в свою очередь является искаженным итальянским названием "кортэлас" (cortelas) - "большой нож".
Археологические находки кордов в ВКЛ из Мозыря (конец 14 - начало 16 в.), могильнике Дзикторай (не позже 15 в.), могильник возле Кармелава (Ковно) (1я половина 15 в.), на могильнике Якштайчай (захоронение 14-16вв.), и под Лидой ( вторая половина 15 в.). Мечи – находки на р. Дриса (тип XVа па классификации Оакешотта), торфоразработки около Лиды (меч с клеймом Пассау) могильник Круминяй (тип XIIIa), находки из Старых Дорог и Техановец ( тип XVа ), а также могильник Куршай (тип XV).

взято у камрада Угни http://ugnetattor.livejournal.com/58606.html

Автор:  Юрген Клинсманн [ 05-03, 15:43 ]
Заголовок сообщения: 

А. В. Курбатов
Обувная мода в средневековой Руси (по находкам из раскопок в Твери)
http://brburg-prussia.ucoz.ru/_fr/1/obuv01.doc

Автор:  Юрген Клинсманн [ 05-03, 15:46 ]
Заголовок сообщения: 

статья Ю.Бохана

Подготовка к войне и военные учения воинов Великого Княжества Литовского в XV - XVI вв.

http://bel-knight.com/library/viewarticle.php?article=4

Пытанні, звязаныя з мілітарнай гісторыяй Вялікага княства Літоўскага ХV - ХVІ стст., па сёнешні дзень застаюцца аднымі з найменш распрацаваных ў айчыннай гістарыяграфіі. Асабліва гэта тычыцца праблемы падрыхтоўкі ваяроў, выпрацоўкі ў іх навыкаў, неабходных на вайне, якая не была прадметам спецыяльнага даследвання наогул. Гэта абумоўліваецца як надзвычайнай скуднасцю крыніц, так і спецыфікай тэмы, якая на фоне наяўнасці больш глабальных праблем, што чакаюць тэрміновага даследвання, выглядае ці не занадта вузкай.

Варта падкрэсліць, што лепшым сродкам ваеннай падрыхтоўкі ў часы сярэднявечча з'яўлялася як ні парадаксальна гэта гучыць, сама вайна. Менавіта на войнах адшліфоўваліся баявое майстэрства, уменне валодаць зброяй, тактычныя прыёмы і, што немалаважна, неабходныя якасці характару. Вышэйсказанае ў роўнай меры тычыцца як Вялікага Княства, так і краін Захаду, дзе "мірныя" спосабы выхавання прафесійных воінаў-феадалаў былі, здавалася б, значна больш развітымі. Па прычыне спецыфікі свайго геаграфічнага размяшчэння, Вялікае княства Літоўскае да сярэдзіны ХV ст. не мела недахопу ў вайсковых практыкаваннях непасрэдна на полі бою. Больш таго, працэс фарміравання ваенна-служылага саслоўя быў далёкі ад завяршэння і ў шэрагі рыцарства мог патрапіць просты чалавек, калі ён праявіў сябе на вайне. Такім чынам дзейнічаў своеасаблівы "натуральны адбор" і фактар свядомай падрыхтоўкі воіна-прафесіянала не заўсёды меў рашаючае значэнне.

Аднак мелі месца і іншыя войны, на якіх вайсковы люд меў магчымасць удасканаліць майстэрства знішчаць сабе падобных, -- гэта сутычкі паміж феадаламі, звесткамі аб якіх перанасычаны дакументы ХVІ ст. Паколькі справа часам ішла аб сур'ёзных матэрыяльных выгодах, падобныя сутычкі нярэдка праходзілі з размахам і нагадвалі сапраўдныя баявыя дзеянні. Так, у 1521 г. намеснік троцкага ваяводы Тыкоцінскі Жынка "собравшис в немалом почте людей в зброях, с древци, с трубами" напаў, прыехаўшы з Мінска, на маёнтак баярына Ганезскага. У адным з наездаў, арганізаваных у 1561 г. князем Канстанцінам, ваяводам Кіеўскім, удзельнічала "колко сот человеков з луки, рогатинами, з ручницами и з иншими многими бронями", а двума гадамі пазней ураднікі князя К.К.Астрожскага наехалі на замак у г. Грыцаве, маючы ў сваім распараджэнні нават гарматы. У наездзе 1564 г. Мікалая Дуброўскага, урадніка ваяводы Троцкага Мікалая Радзівіла, на двор краснасельскага баярына Васіля Барзабагатага Вечын, прымала ўдзел 15000 пехацінцаў і паўтары сотні кавалерыстаў.

Важнае значэнне для павышэння ваявых якасцяў феадалаў мелі вандроўкі за мяжу, якія ў вялікіх масштабах разгарнуліся з канца ХІV ст., у перыяд дынастычнай барацьбы, калі "пакрыўжаныя" мажнаўладцы шукалі падтрымкі ў Тэўтонскага ордэна.. У сярэдзіне ХV ст. феадалы Вялікага княства Літоўскага атрымалі магчымасць для замежных вандровак на цалкам законных падставах. У 1457 г. кароль і вялікі князь Казімір у жалаванай грамаце літоўскаму, рускаму і жамойцкаму духавенству, дваранству, рыцарству, шляхце, баярам і месцічам абвяшчаў: "Також произволяем, абы княжата, рытеры, шляхтичи, бояре, доброволно имели бы моць выехати з наших земель князьства великого, для лепшего исщастья набытья, а любо учинков рытерских, до каждых земель, сторон, толко выменяючи стороны неприательское". Нельга сказаць, што рыцарства Вялікага Княства не скарыстала гэтую магчымасць. Некаторыя феадалы не толькі здолелі наведаць замежныя краіны, але і дабіліся там пэўнага прызнання. Так, у 1467 - 1469 гг. вялікі поспех пры дварах еўрапейскіх манархаў меў Аляксандр Солтан, які быў узнагароджаны каралём Англіі залатым ланцугом, здолеў набыць высокі чын пры двары бургундскага герцага Карла Смелага і вярнуўся на Радзіму кавалерам надзвычай прэстыжнага ордэна Залатога Руна. У канцы ХV ст. праявіў сябе на службе заходніх манархаў вядомы пераможца татараў у бітве пад Клецкам у 1506 г. Міхал Глінскі. Шукалі славы і багацця на Захадзе і Радзівілы, атрымаўшыя ад германскага імператара княскі тытул. Найбольш даступнай была для феадалаў Вялікага княства Літоўскага служба ў бліжэйшых суседзяў, асабліва ў Польшчы, дзе ў ХVІ ст. наяўнасць атрадаў літоўскіх, беларускіх і украінскіх феадалаў была звычайнай справай.

Траплялі выхадцы з Вялікага Княства і ў Маскоўскую дзяржаву. Тут яны, паводле інфармацыі германскага пасла Сігізмунда Герберштэйна, карысталіся ў першай палове ХVІ ст. рэпутацыяй спрактыкаваных паядыншчыкаў на своеасаблівых "судах гонару", закліканых да вырашэння судовых спраў. Доўгі час у паядынках паміж падданымі маскоўскага ўладара і немцамі, палякамі або ліцвінамі перамагалі, часцей за ўсё, апошнія, аж пакуль адзін юны ліцвін не сустрэўся з маскоўскім асілкам, пераможцам у больш чым дваццаці такіх сутычак, і забіў яго. Пасля гэтага маскоўскі ўладар падазваў да сябе юнака, паглядзеў на яго, плюнуў на зямлю і забараніў у далейшым прызначаць у якасці супернікаў для сваіх падданых іншаземцаў.

Тым не менш, служба за мяжой была даступнай далёка не для ўсіх феадалаў, а на вайну пажадана было выяжджаць, маючы хаця б элементарныя навыкі вайсковай справы і пэўную фізічную падрыхтоўку. Аб баявых практыкаваннях, пастаўленых ў часы Вітаўта на дзяржаўны ўзровень, піша славуты паэт-лацініст Мікола Гусоўскі ў сваёй "Песні пра зубра" (выдадзена ў Кракаве ў 1523 г.). Паводле ягоных сведчанняў, баявая падрыхтоўка ўключала конныя гонкі, у тым ліку начныя, фарсіраванне рэк, трапнае паражэнне мішэні на поўным скаку.

Адным з найбольш дэмакратычных і даступных спосабаў падрыхтоўкі да вайны было паляванне, асабліва на буйных жывёл, такіх як зубр. Арганізаванае адпаведным чынам, яно давала магчымасць удасканаліць навыкі валодання усімі відамі зброі. Бягучая жывёла служыла кавалерыстам мішэнню для стральбы з лука і для кідання коп'яў, прычым стрэлы і коп'і пазначаліся спецыяльнымі меткамі з тым, каб у далейшым вызначыць трапнасць і сілу кідка таго ці іншага ўдзельніка палявання. З параненым і аслабленым зверам распраўляліся пры дапамозе зброі блізкага бою, прынцып валодання якой заключаецца ў тым, каб "трапіць і не быць патрапленым". Дзеля гэтага, паводле апісання Гусоўскага, пешы фехтавальшчык хаваўся за дрэва, якое служыла аховай ад тараннага ўдару жывёлы, і выкарыстоўваў разнастайныя ўхіленні ад рагоў і шурпатага языка зубра, якім той мог падхапіць праціўніка і падцягнуць да сябе, адначасова імкнучыся нанесці клінком трапны і моцны ўдар. Падобную ж манеру развіцця навыкаў фехтавання ваярамі Вялікага княства Літоўскага апісвае і Герберштэйн, з той толькі розніцай, што ў якасці прылады для дабівання зубра ён называе рагаціну.

Найбольшую магчымасць для мэтанакіраванага вайсковага выхавання мелі заможныя феадалы, якія былі ў стане набываць дзіцячае ўзбраенне, неабходнае для выпрацоўкі навыкаў абыходжання са зброяй з маленства. Паказальным у гэтым сэнсе з'яўляецца рэестр маёмасці, што засталася ў 1582 г. пасля смерці Андрэя Бабраўніцкага ў жамойцкім маёнтку Жэймяны. Тут, сярод іншага ўзбраення і вайсковай амуніцыі, значацца дзіцячае сядло, "кордзік малючкі", "мечык" і "шабелек малых 2", пра якія сказана, што яны аддадзены дзецям (маюцца на ўвазе "недарослыя" дзеці ўладальніка маёнтка). Найбуйнейшыя магнаты, напрыклад Радзівілы, мелі ў сваім распараджэнні дзіцячыя поўныя рыцарскія даспехі.

Найышэйшым узроўнем вайсковых практыкаванняў у сярэднявеччы былі турніры, якія набылі ранг своеасаблівага рыцарскага рытуала. З якога часу і з якой інтэнсіўнасцю прымала ўдзел у турнірах рыцарства Вялікага княства Літоўскага досыць складана, бо крыніцы, як правіла, досыць скупа апавядаюць пра гэтыя падзеі. Вядома аднак, што ў турніры, арганізаваным у 1412 г. пры двары венгерскага караля Жыгімонта, бралі ўдзел, разам з прадстаўнікамі іншых народнасцяў, ліцвіны і русіны, хаця і не вядома дакладна, пра якіх русінаў ідзе гаворка - пра падданых Вітаўта ці Ягайлы. Можна меркаваць, што ўраджэнцы Вялікага Княства не заставаліся ў баку і ад турніраў, праводзімых у Польшчы, тым больш што пры асобе амаль што ўсіх польскіх каралёў Ягелонскай дынастыі стала знаходзіліся дваране літвіны, а шэраг імпрэз такога кшталту ў Кракаве быў самым непасрэдным чынам звязаны з іх Радзімай. Так, у 1386 г. адбыўся турнір з нагоды шлюбу каралевы Ядзвігі і вялікага князя літоўскага Ягайлы, у 1424 г. - пад час каранацыі Зоф'і Гальшанскай і г.д.

Крыніцы засведчылі ўдзел у турнірах рыцараў Вялікага княства Літоўскага і ў ХVІ ст., калі падобныя практыкаванні перажывалі росквіт пры ягелонскім двары. Так, пад час зашлюбінаў у 1539 г. Ізабелы Ягелонкі з венгерскім каралём Янам Заполем і князя Ільі Астрожскага з Беатай Касцельскай у Кракаве адбыўся турнір, на якім каралевіч Жыгімонт Аўгуст "сутыкаўся на вастрыё ў гончым даспеху" з князем Ільёй. "З апушчанымі забраламі, у гончых даспехах ляцелі адны насустрач другім, на небяспекі і раны ўзаемныя" ліцвіны і палякі на турніры, арганізаваным у 1553 г. у польскай сталіцы з нагоды зашлюбінаў Жыгімонта Аўгуста з Катарынай Аўстрыйскай. Спачатку адбыліся парныя сутычкі, пасля чаго рыцары, аб'яднаўшыся ў групы, змагаліся з мячамі і шчытамі. Асаблівую ўвагу прыцягнула меўшая месца на другі дзень сутычка "на вастрыё" кракаўскага мечніка Зыгмунта Вольскага і літоўскага пана Станіслава Кежгайлы, прычым паміж палякамі і ліцвінамі ўспыхнула спрэчка, каму прысудзіць перамогу. Бо Вольскі зваліў праціўніка на зямлю разам з канём, але Кежгайла, у сваю чаргу, не толькі скрышыў магутным ударам сваё кап'ё ажно да рукаяці, што лічылася прызнакам вялікага майстэрства, але здолеў у "цяжкім даспеху" саскочыць на зямлю праз галаву падаючага каня. Але ўсе прызналі, што "абодвум няхай будзе слава, за тое што кожны паводле сваіх сіл учыніў". 6 студзеня 1578 г. з нагоды вяселля падканцлера кароннага Яна Замойскага і Крыстыны Радзівіл пад Варшавай адбылася "ганітва да пярсцёнка", якая прадугджвала патраплянне кап'ём на скаку ў падвешанае на шнуры колка, прычым у залежнасці ад месца паражэння мішэні, а таксама дапушчаных удзельнікам памылак (датыканне дрэўкам кап'я да шнура, выпаданне нагі са стрэмені, выпаданне з рук кап'я, датыканне ім зямлі і тым больш яго ламанне аб зямлю і г.д.), ён атрымоўваў пэўную колькасць балаў або пазбаўляўся іх.

Мелі месца турніры і непасрэдна на тэрыторыі Вялікага княства Літоўскага. Адно з такіх мерапрыемстваў было арганізавана ў Вільні ў сакавіку 1546 г. з нагоды знаходжання тут прускага князя. Яшчэ больш грандыёзнае відовішча было наладжана ў Вільні 22 лютага 1547 г. Яго праграма ўключала тры пункты: турнір, гусарскія практыкаванні і здабыванне абароннага замку. Наколькі забавы падобнага кшталту паспелі ўжо ўвайсці ў свядомасць грамадства, сведчаць элементы характэрнай для густаў эпохі Рэнесансу сатыры. Маецца на ўвазе адзін пікантны эпізод, выкліканы эратычнай атмасферай, панаваўшай пад час гульняў (што было цалкам натуральным, прымаючы пад увагу фон, на якім разгортваліся падзеі, а менавіта раман Жыгімонта Аўгуста з Барбарай Радзівіл), калі адна прастытутка, Зоф'я Доўгая, за адпаведную плату дала сябе ўзброіць і прыняла ўдзел у паядынках (відавочна імітаваных) з панамі Гербуртам і Лашчам.

Значныя запасы турнірнага ўзбраення ў арсеналах асобных буйнейшых феадалаў наводзяць на думку, што асяродкамі правядзення турніраў маглі быць двары не толькі манархаў, але і магнатаў, здольных забяспечыць адпаведным рыштункам пэўную колькасць удзельнікаў. У гэтым сэнсе варта спыніцца на нясвіжскім арсенале Радзівілаў, дзе ажно да пачатку ХХ ст. захоўвалася вялікая колькасць турнірнай амуніцыі. Высылалася яна з Нясвіжа і ў іншыя радзівілаўскія маёнткі. Так, сярод рэчаў, высланых у 1569 г. з Нясвіжа да Чарнаўчыц, фігуруюць "zbroy kolczych do gonitwy 2". Відавочна, што прадстаўнікі гэтага славутага роду не жадалі пазбаўляць сябе задавальнення папрактыкавацца ў баявых гульнях не толькі ў сваёй асноўнай рэзідэнцыі, але і ў розных частках сваіх абшырных уладанняў.

На падставе сведчанняў сучаснікаў і апісанняў феадальных арсеналаў, можна засведчыць удзел прадстаўнікоў Вялікага княства Літоўскага ў ХVІ ст. у некалькіх відах турніраў, з якіх больш падрабязна варта спыніцца на турнірах на тупых і вострых коп'ях, а таксама на вольным турніры. Кожны з іх патрабаваў спецыяльнага рыштунку, хаця сутнасць усіх турніраў была прыблізна аднолькавая - выбіць праціўніка з сядла або зламаць кап'ё, што таксама сведчыла аб сіле нанесенага ўдару. "Колчыя" даспехі (ням. Stechzeug ад stechen - калоць) прызначаліся для коннага турніру на тупых, забяспечаных спецыяльнымі каронападобнымі наканечнікамі коп'ях (па нямецку гэты турнір называўся Gestech). Аснову колчага даспеха складала асіметрычная кіраса, выпуклая злева і сплошчаная справа, дзе да яе мацаваўся апорны крук і кранштэйн для фіксацыі задняй часткі кап'я. Да кірасы мацаваўся глухі шлем, прыплюснуты ў цемянной частцы і з вертыкальнымі сценкамі, якія плаўна адгіналіся вонкі, утвараючы на ўзроўні вачэй рабрысты пералом, спераду раскрыты ў зрокавую шчыліну. Дзякуючы свайму аддаленаму падабенству з галавой жабы, шлем атрымаў назву "жабінай морды". Даспех дапаўняўся таксама асіметрычнымі аховамі рук з адносна лёгкімі наплечнікамі і акруглымі падпахавымі шчыткамі, і спаднічкай з навяснымі пласцінамі-ташкамі. Дадатковую ахову цела складалі шчыт і акруглы шчыток кап'я. Апошняе дасягала даўжыні 370 см і дыяметра 9 см.

Для турніраў "на вастрыё" ужываўся "гончы" даспех (ням. Rennzeug). Турнір на вострых коп'ях (ням. Rennen) ўяўляў сабой серыю атак з поўным разгонам каня і з заменай коп'яў "на хаду". Аснову "гончага" даспеха складала кіраса з прымацаваным апорным круком і кранштэйнам, прычым наспіннік меў глыбокія выразы па баках, ля шыі і паясніцы так, што нагадваў літару Х. Да нагрудніка мацаваўся металічны падбароднік, які ахоўваў ніз твару і спалучаўся са спецыфічным шлемам-саладай. Ахова рук адсутнічала, у той час як ногі бараніліся фартухам з падоўжанымі ташкамі. Левы бок даспеха дадаткова ўзмацняўся спецыяльным шчытом (ням. Renntartsche), які вырабляўся з абцягнутага цялячай скурай дрэва і паўтараў абрысы грудзей і левага пляча вершніка, заходзячы сваім верхнім краем на ніжнюю частку твару. Коп'і для турніраў Rennen мелі даўжыню каля 380 см, дыяметр 7 см і вагу каля 14 кг. Да коп'яў мацаваліся вялікія шчыткі, якія пакрывалі ўсю руку рыцара ад кісці да пляча.

Вольны турнір ўяўляў сабой групавую сутычку на коп'ях, пасля чаго ўдзельнікі змагаліся на мячах. Пад час турніру ўжываўся звычайны рыцарскі даспех даспех, які мог узмацца дадатковымі ўзмацняльнымі элементамі. Практыка выкарыстання ўзмацняльных і заменных частак прывяла да распаўсюджання т. зв. "даспешных гарнітураў", на аснове якіх можна было манціраваць некалькі відаў даспехаў, у тым ліку турнірных. Даспешныя гарнітуры, у тым ліку вырабленыя вядучымі еўрапейскімі майстрамі, меліся ў распараджэнні Радзівілаў. Самы каштоўны з вядомых радзівілаўскіх гарнітураў, выраблены ў сярэдзіне ХVІ ст. славутым нюрнбергскім платнерам Кунцам Лохнерам, належаў Мікалаю Радзівілу Чорнаму. Ён дазваляў сабраць два баявыя даспехі і два турнірныя - для вольнага турніру і для турніра на вострых коп'ях.

На сёнешні дзень высветліць, наколькі распаўсюджанай была такая з'ява, як турніры, у Вялікім княстве Літоўскім, немагчыма. Аднак на падставе інфармацыі, якая маецца ў нашым распараджэнні, можна меркаваць, што турніры былі, хутчэй за ўсё, прэрагатывай досыць абмежаванага кола палітычнаі эліты дзяржавы. Уяўляецца таксама, што турніры ў Вялікім Княстве ў ХVІ ст. разглядаліся ўжо не столькі як спосаб падрыхтоўкі да вайны, колькі як своеасаблівы спорт, відовішча, дзе ўпэўнены ў сваіх баявых навыках феадал мог прадэманстраваць сілу, спрыт і ўменне валодаць зброяй.

Автор:  Юрген Клинсманн [ 05-03, 15:47 ]
Заголовок сообщения: 

Барбашев А. - Витовт. Последние 20 лет княжения. 1410-30
Одним ПДФ файлом.
http://depositfiles.com/files/innwlx3gg
На торрентах
http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=1149726
Постранично
http://michael-engel.io.ua/album331524

Автор:  Юрген Клинсманн [ 05-03, 15:56 ]
Заголовок сообщения: 

Н.Г. Порфиридов

Древний Новгород.
Очерки из истории русской культуры XI - XV вв.

http://www.russiancity.ru/books/b73.htm#c3

Автор:  Юрген Клинсманн [ 11-03, 15:30 ]
Заголовок сообщения: 

[c]ДРЕВНЕРУССКИЕ ЗНАМЕНА (X—XV вв.) ПО ИЗОБРАЖЕНИЯМ НА МИНИАТЮРАХ
М. Г. РАБИНОВИЧ
[/c]
Старинным русским знаменам посвящено в нашей исторической литературе всего несколько работ, основанных на изучении сохранившихся в музеях флагов XVI—XVII вв. Более ранние знамена в реалиях до нас не дошли и потому остаются вне поля зрения исследователей. Но исторические источники сохранили множество упоминаний и изображений, позволяющих составить представление о значении и применении знамен в Древней Руси, их конструкции и внешнем виде.
Среди этих источников, пожалуй, наиболее важны древнерусские миниатюры; введением их в широкий научный оборот мы обязаны А. В. Арциховскому. Достаточно сказать, что из 617 миниатюр Радзивилловской летописи на 168 имеются 213 изображений знамен; в одном только Шумиловском томе лицевого летописного свода XVI в. 369 изображений знамен. Всего нами учтено более 3500 изображений.
Ценность миниатюр различных лицевых рукописей для нашей темы не одинакова. Первое место принадлежит миниатюрам Радзивилловской летописи, на которых знамена изображены с большой точностью. Заметно стремление художников изобразить конкретное знамя. Это обстоятельство в соединении с использованием для многих иллюстраций летописи, созданной в конце XV в., может быть, [170] даже в начале XVI в., более древних рисунков, восходящих по крайней мере к первой трети XIII или к концу XII в.,3 придает изображениям еще большую достоверность. Точность передачи форм древних предметов иллюстраторами Радзивилловской летописи многократно установлена А. В. Арциховским. Это позволяет отнестись с большим доверием и к изображениям знамен.
Так же реалистичны изображения знамен и на иллюстрациях Лицевого жития Бориса и Глеба. К сожалению, нельзя сказать того же о миниатюрах Лицевого летописного свода XVI в. Знамена здесь изображались по одному, раз принятому для всего свода канону, чрезвычайно условному и, судя по сохранившимся знаменам XVI в., далекому от действительности. Миниатюры Лицевого свода могут быть использованы не столько для реконструкции самих знамен, сколько благодаря обилию рисунков для изучения способов применения знамени.
Известно, что знамена во все времена и у всех народов играли большую роль как в военном, так и в мирном общественном быте, символизируя единство (а иногда и общее происхождение) определенной группы людей, их честь и славу. Но во всех известных нам лицевых рукописях миниатюры с изображениями знамен иллюстрируют почти исключительно рассказы о походах, сражениях, осадах. Перед исследователем выступает поэтому прежде всего роль знамен в военном деле.
Знамя, или, как его в древности называли, стяг, имело огромное значение на всех этапах военных действий. Эту роль стяга подчеркивает и русская народная пословица: «Язык — стяг, дружину водит».
Место сбора войск для похода обозначалось водружением стяга. Путивль, сборный пункт войск Игоря Святославича, так охарактеризован автором «Слова о полку Игореве»: «Комони ржуть за Сулою, звенить слава в Кыеве, трубы трубят в Новеграде — стоят стязи в Путивле: Игорь ждет мила брата Всеволода».
В походе стяг находился в головной части отряда. Условная манера изображения Радзивилловской летописи требовала помещения во главе войска обязательно князя-военачальника. Одна из миниатюр даже изображает князя Владимира Святославича, отправляющегося в поход на Полоцк со знаменем в руках (рис. 1). За ним следует дружина с особым стягом. Но стяг обычно поручался одному из дружинников, которого летописцы называют «стяговником». Судя по позднейшим известиям, стяговник, или рында, со знаменем либо следовал за воеводой, либо ехал перед ним.
Перед боем стяги, поставленные на высоком, господствующем над окрестностью, месте, обозначали пункт, где войска строились в боевой порядок. Именно в этом значении летописи употребляют термины «возволочити», или «поставити стяг». О противнике, захваченном врасплох и не успевшем построиться, говорили, что он «не мог стяга поставити». [171]
В бою развернутые стяги показывали местонахождение отрядов, их движение, даже намерения. По движению стягов обычно наблюдали за всем ходом боя. Нередко этим обстоятельством даже пользовались для военных хитростей. Например, Владимир Мономах не участвовал в 1096 г. в битве при Колокше, но послал своему сыну Мстиславу, ожидавшему нападения Олега Святославича, свой стяг. Мстислав дал этот стяг воеводе, командовавшему правым флангом и имевшему задачу окружить противника. В решительный момент стяг был поднят: «И напя стяг Володимирь и оузри Олег стяг Володимирь и вбояся и оужась нанаде на нь и ла вон его... и видив Олег яко поиде стяг Володимерь и нача заходити в тыл его и вбояся побеже Олег и одоле Мьстислав». С самого начала сражения войско противника было деморализовано появлением стяга Мономаха (что могло означать прибытие самого этого князя со значительным подкреплением), а потом движение стяга в тыл подчеркнуло опасность окружения.
Почти через 300 лет после этого на поле Куликовом Дмитрий Донской создал с помощью знамени ложный командный пункт. Он передал все личные знаки князя-военачальника ближнему боярину Михаилу Андреевичу Бренку и велел возить за ним великокняжеское знамя. «И под тем знаменем (Бренко. — М. Р.) убиен бысть за великого князя».
Победа знаменовалась высоко поднятым стягом, поражение — «пониженным» (склоненным) или даже поверженным. Это тоже стало символическим выражением. «Бишася день, бишася другий, третьяго дни к полудню падоша стязи Игоревы». Миниатюра Радзивилловской летописи так изображает сцену поражения Игоря: князь на [172] земле, его шапка лежит рядом, дружина сдается в плед, стяг поник. Половцы отбирают у русских оружие, их стяг победно поднят (рис. 2). Поражение Всеслава Полоцкого (1067 г.) подчеркнуто на миниатюре лежащим на земле стягом, хотя убегающая дружина Всеслава уносит еще какие-то стяги (рис. 3). [173]
Об отряде, изменившем союзникам и покинувшем поле боя, говорилось, что он «поринул стяг»: «хощем поринути стяг, побегнути с полком своим в Кыев»; хотя как раз в таких случаях стяг, вероятно, уносили с собой.
Но и реальное падение, исчезновение стяга должны были иметь в бою большое значение не только чисто практическое, но и моральное. Поэтому в рукопашной схватке стремилась «подсечь» стяг врага, вывести из строя стяговника. Никоновская летопись описывает подвиг дружинника Александра Невского Саввы, который подсек столб шатра шведского полководца: «полцы же великого князя Александра Ярославича видевши падение шатра и возрадовашася». Иллюстратор Лицевого свода не забыл нарисовать на шатре Биргера золотой стяг (рис. 4, 7); в его представлении подвиг Саввы заключался прежде всего в подсечении вражеского стяга, что сильно подняло дух воинов Александра. [174]
Нужно думать, что в Древней Руси стяг обозначал и определенную войсковую единицу. Во всяком случае количество стягов характеризовало численность войска. Новгородский летописец сообщает, что побежденное новгородцами при Липице в 1216 г. войско имело 30 стягов: у князя Юрия Всеволодовича было 17, у его брата Ярослава Всеволодовича — 13 стягов. Название «владычен стяг» носил отряд новгородского архиепископа («владыки»). О численности таких отрядов крупных феодальных сеньоров, под особыми стягами у нас очень мало сведений. В 1099 г. князь Давид Игоревич вел под своим стягом против венгров 100 человек, к которым половецкий хан Боняк прибавил еще 200, так что всего под стягом Давида Игоревича стало 300 воинов.
Право на собственный стяг строго регламентировалось. Между княжескне договоры XIV в. определяли, что вассал («младший брат»), участвуя в походе своего сюзерена («старшего брата»), имел свой стяг: «А коли ти будеть всести со мною на конь, а кто будеть твоих бояр и слуг... тем быти под твоим стягом». Однако отряд митрополита шел, хоть и под командой митрополичьего воеводы, но под стягом великого князя. Видимо, и в более ранние времена отряды феодалов-бояр и полки городов имели свои стяги, объединявшиеся в походах под флагами князей. «Хроника Ливонии» упоминает и стяг «короля новгородского» и стяги других русских «королей».
Мы говорили о случаях, когда возможно установить изображение на миниатюре конкретного стяга (Владимира Святославича, Всеслава). Другие определения не столь бесспорны. Так, большой интерес представляет чтение Б. А. Рыбаковым крестного имени Мстислава Ростиславича — «Θеодор» — на рисунке стяга, приписываемого этому князю. Однако миниатюра, о которой идет речь, иллюстрирует рассказ о поражении, которое нанес Мстиславу князь Всеволод Юрьевич. Упомянутый стяг нарисован высоко поднятым в руках победителей, то есть исходя из описанной нами манеры изображения он должен принадлежать не Мстиславу, а Всеволоду.
Личные стяги крупных феодалов гораздо лучше различаются на миниатюрах западных средневековых хроник, где художники очень точно изображали феодальные гербы. Западноевропейская регламентация знамен известна лучше, чем древнерусская. Право на собственное знамя имел сеньор, являвшийся на войну не менее чем с 20 воинами. Во Франции под рыцарским знаменем обычно шли 50 вассалов; право на удлиненное по вертикали четырехугольное знамя с гербом имел сеньор, выставлявший не менее 200 человек, что соответствует примерно русскому княжескому отряду.
Таким образом, если в Х—XV вв. не было еще знамен войсковых частей — полков, какие появились в XV—XVI вв., то все же каждая тактическая единица (отряд крупного феодала) имела свой стяг. [175]
Попытаемся теперь восстановить конструкцию и внешний вид древнерусского стяга. Как уже сказано, для этого можно использовать в основном изображения, в меньшей степени — упоминания и лишь единичные находки
Самое название «стяг» связано с понятием о длинном прямом шесте. Так называлось и знамя в целом, и его древко. Наверху знамени укреплялось навершие, ниже — «чолка стяговая» (так называли бунчук), еще ниже — самое полотнище; низ древка имел специальное острие, или «вток», чтобы легче было водрузить стяг прямо на земле. Однако все эти части стяг имел только в полном своем составе. Практически любая из них, кроме древка, могла отсутствовать. «Чрьлен стяг бела хорюговь чрьлена чолка сребрено стружие храброму Святославичу». Нам представляется, что здесь говорится о двух трофейных знаменах половцев, доставшихся Игорю Святославичу: белое полотнище на красном древке («чрьлен стяг бела хорюговь») и красный бунчук на белом древке или копье («чрьлена чолка сребрено стружие»). У первого не было бунчука, а у второго — полотнища. Бунчук без полотнища широко применялся на Востоке, а у древнерусских стягов чаще отсутствовала как раз чолка. Не всегда имелось и навершие, хотя оно несло очень важные функции.
Древко, или собственно стяг, на миниатюрах обычно изображается тонкой прямой темной линией, но есть и стяги с красным древком. Сохранившиеся до нашего времени в музеях знамена XVI—XVII вв. имеют деревянные (чаще липовые) круглые древки, оклеенные холстом. По холсту они загрунтованы левкасом, иногда сплошь вызолочены, а по золоту расписаны цветными красками. Втоки серебряные золоченые. Вероятно, и в древности древки стягов могли быть простыми или обтянутыми и окрашенными подобным же образом. Древком стяга могло служить и обыкновенное копье — «стружие», как это изображено на печати новгородского посадника Якова Хотова, привешенной к новгородскому Наказу послам 1372 г. Навершием в таком случае был наконечник копья. Позднейшие навершия знамен в виде прорезного копейца являются развитием этой формы.
Навершие стяга играло очень большую роль в определении принадлежности отряда. Оно делалось довольно крупным, четким по очертаниям, хорошо различимым издали. Единственное дошедшее до нас навершие стяга, найденное в районе Нальчика, выковано из железа в форме родового знака Рюриковичей. Б. А. Рыбаков считает его знаком Мстислава Владимировича. Острый стержень навершия [176] вбивался в древко стяга, который получал таким образом завершение в виде определенного варианта «трезубца».
Эти навершия в виде родового знака феодального сеньора, по-видимому, были в древности наиболее распространены. Б. А. Рыбаков видит «трезубцы» или «двузубцы» Рюриковичей в навершиях стягов Святослава, осаждающего Доростол (рукопись Константина Манассии XIV в.), стягов Бориса и Глеба, отправляющихся в поход (Житие Бориса и Глеба) и стягов суздальцев, осаждающих Новгород (икона «Знаменье Богоматери»). Видимо, к тому времени, когда перерисовывались миниатюры Радзивилловской летописи, это значение навершия в виде трезубца как родового знака русских князей было уже несколько забыто. Иначе трудно объяснить изображение такого знамени у половцев (рис. 5). Впрочем, значительно чаще рисовали у половцев знамена с навершием в виде своеобразного двузубца или полумесяца, обращенного «рогами» кверху (символа, характерного, скорее, для магометанских, позднее для золотоордынских знамен).
Христианский символ — крест в качестве навершия стягов должен был появиться тоже довольно рано, но все же позже родовых знаков. На миниатюрах он встречается нередко. Характерно, что зачастую русский стяг с навершием в виде креста художники противопоставляли стягам врагов Руси с другими навершиями. Например, стяг Владимира Святославича увенчан крестом, а стяг его противников печенегов — только челкой (рис. 6). И на иконе «Знаменье» мастер увенчал крестом стяги новгородцев, которые в данном случае одерживают победу. Судя по единственной находке, навершия стягов делались из металла, а то, что их иногда рисовали красными, позволяет предположить, что не только из железа, но и из меди или бронзы. Навершия знамен XVI—XVII вв. — «гротики» или «копейца» — по большей части золоченые.
На миниатюрах Лицевого свода навершия стягов изображены всегда одинаково: в виде желтого кружочка или шарика. Исключение — стяг Андрея Боголюбското (1151 г.) с навершием в виде крестообразной фигуры с такими же шариками на трех концах креста (рис. 4,2).
Нужно заметить, что существовали предания о передаче навершия с одного знамени на другое. Например, знаменитое «Знамя всемилостивейшего Спаса», в 1552 г. бывшее под Казанью, якобы увенчано тем самым крестом, который служил навершием знамени Дмитрия Донского на поле Куликовом. Однако на знамени, хранившемся в Оружейной палате, навершие отсутствовало еще в прошлом столетии.
Бунчук, или чолка стяговая, помещался непосредственно под навершием стяга и представлял собой по сути дела крупную кисть, окружавшую древко со всех сторон. Делалась чолка чаще всего из конского хвоста. На миниатюрах она иногда окрашена в багряный цвет, что вполне могло соответствовать действительности. Всадники с развевающимися стягами, под крестовидными навершиями которых [177] пышные чолки, дважды изображены на заглавных буквах московского четвероевангелия (XIV в.). На миниатюрах Лицевого свода чолки отсутствуют, как и на сохранившихся знаменах XVI—XVII вв. Видимо, в этот период они перестали применяться, хотя в качестве самостоятельных войсковых знаков были, например, в войсках украинских казаков. [178]
Ниже навершия и чолки на древке стяга в большинстве случаев имелось матерчатое полотнище. Судя по изображениям на миниатюрах, полотнища древнерусских стягов вплоть до XVI в. имели очень устойчивую форму — треугольника с большой высотой и малым основанием; по линии основания полотнище прикреплялось к древку. Способ прикрепления очень точно изображен на миниатюрах Лицевого свода. Здесь показано, что полотнище соединяется со стягом лишь в 3—5 местах, а не по всей линии (рис. 4, 2-5); изображения Радзивилловской летописи в этом отношении более схематичны. На сохранившихся знаменах XVI—XVII вв. полотнища прикреплены к древку с помощью нескольких (обычно трех) кусков красного сукна («мешочков»), каждый из которых прибит к древку золоченым гвоздем с фигурной шляпкой. Можно думать, что в древности полотнища иногда надевались на стяги перед самым боем (об этом говорит выражение «наволочити стяги»). На миниатюрах Радзивилловской летописи, житий и Лицевого свода все стяги, за редким исключениями, нарисованы с полотнищами треугольной формы, что отражает, по-видимому, особенность русских знамен. На Западе и на Востоке в те времена такие полотнища встречались значительно реже, преобладали полотнища четырехугольные, иногда — с одним, двумя или тремя «хвостами», на русских миниатюрах так изображались лишь церковные хоругви, а боевые знамена — всего в двух случаях, причем нельзя с уверенностью сказать, что эти два стяга русские. В XVI—XVII вв. русские знамена имели полотнища квадратные или прямоугольные в основе, с «откосом» (пришитым треугольником) или без него; размер полотнища был регламентирован — у крупных подразделений больше, чем у меньших. По миниатюрам такого различия в величине полотнищ не наблюдается.
Цвет полотнищ стягов на миниатюрах чаще всего — красный различных оттенков. На 147 миниатюрах Радзивилловской летописи (из 168) стяги красные; остальные — синие, зеленые, коричневые или вовсе не окрашенные (возможно, белые). В этой летописи и в житиях полотнища стягов, как правило, одного цвета (двухцветный стяг нарисован только один раз). В Лицевом своде есть и двухцветные полотнища: прилегающая к древку часть желтая, а вершина треугольника — красная, реже — зеленая.
Важно отметить, что художник мог изобразить на одной и той же миниатюре или на соседних у двух враждебных отрядов стяги с полотнищами одного цвета. Например, Невская 6итва в Лицевом своде иллюстрирована 9 миниатюрами. На них изображены 19 стягов: у русских красных — 3, коричневых — 5, зеленых — 4, фиолетовый — 1, у шведов красных — 4, коричневый — 1, зеленый — 1. Куликовской битве посвящено 54 миниатюры, на них 117 знамен. У русских знамена красные — 64, зеленые — 15, коричневые — 7, синее — 1; у татар красные — 16, зеленые — 9, коричневые — 2, у литовцев зеленые — 3. Это обстоятельство не представляется случайным, поскольку навершия стягов в тех рукописях, где они вообще различались, художник подобным образом не путал. Видимо, для него [179] главным отличительным признаком знамени был не цвет, а форма навершия. Возможно, что так и было в действительности. Стяги различались по навершиям и изображениям на полотнищах, а цвет их должен был быть достаточно ярким, чтобы различать его издали. И в XVII в. царские знамена бывали разных цветов: алого, малинового, лазоревого, зеленого с желтым откосом, черного с алым откосом и т. п. Понятие о присущих феодальному государству определенных цветах, столь характерное для Западной Европы, в России было воспринято лишь в конце XVII в.
Все же излюбленным цветом полотнища стяга, по-видимому, был красный. Исследователи справедливо подвергают сомнению точность текста летописи о «черном» знамени Дмитрия Донского на поле Куликовом. Знамя его, вероятно, было «чермным», то есть красным, каким и изобразил его, кстати, иллюстратор Лицевого свода.
Изображения и надписи на полотнищах стягов на миниатюрах редки и не всегда достоверны. Иногда они отражают представления художников, заведомо не современные событиям. Так, повествование летописи о войне болгар с венграми в 902 т. иллюстратор Радзивилловской летописи снабдил рисунком, на котором полотнище стяга болгар — с полумесяцем и звездой — османским символом, хорошо известным в XV—XVI вв., но вряд ли распространенным у болгар в Х в. На полотнище стяга Олега, осаждающего Царьград, художник нарисовал два креста, хотя Олег, как мы знаем, не был христианином и вряд ли поместил бы этот символ на своем знамени. Знамя Дмитрия Донского на поле Куликовом, судя по письменным источникам, имело на полотнище изображение Спаса, а на миниатюре нарисован крест со степенью (рис. 4, 4). О надписи «Θеодор» мы уже говорили. В ряде случаев на миниатюрах Лицевого свода есть какое-то схематическое изображение или орнамент полотнища стяга (рис. 4, 5).
Несмотря на такой дефект нашего источника, следует предположить, что изображения на полотнищах древнерусских стягов не были столь редки. Древнейшие из них могли представлять какие-то варианты родовых знаков (подобно навершиям); не исключена и вероятность надписей с именем князя. С введением христианства должна была постепенно распространиться и христианская символика. Так, еще под 1169 г. летописец сообщал об одном из походов Андрея Боголюбского: «Стоящи же пешци на полчищи под стягом со святою Богородицею». Изображение Богоматери помещалось, вероятно, на полотнище стяга. Высшей ступени своего развития христианская символика на полотнищах знамен достигла лишь в XVI—XVII вв.
В 1525 г. московский посол в Риме Дмитрий Герасимов рассказывал епископу Новокомскому Павлу Иовню: «Василий обычно может выставить для войны больше ста пятидесяти тысяч конницы, разделенной по знаменам на отряды, каждый из которых следует за своими вождями. На знамени царского полка начертано изображение [100] еврея Иисуса, того самого, который, как повествует священная история, благочестивыми молитвами выпросил у всемогущего бога самый долгий день, замедлив течение солнца». На знамени великокняжеского полка был, следовательно, изображен библейский полководец Иисус Навин.
Русские знамена XVI—XVII вв. имели на полотнищах сложные композиции с изображениями целых сцен, молитвословия и т. п. Были и специальные гербовые знамена с изображениями государственного и областных гербов.

Подписи к рисункам:

Изображение
Рис. 1. Поход Владимира на Полоцк. Миниатюра Радзивилловской летописи.

Изображение
Рис. 2. Поражение Игоря Северского. Миниатюра Радзивилловской летописи.

Изображение
Рис. 3. Поражение Всеслава Полоцкого. Миниатюра Радзивилловской летописи.

Изображение
Рис. 4. Изображения стягов на миниатюрах Лицевого летописного свода XVI в.: 1 — стяг шведов на шатре Биргера (Лаптевский том, л. 912 об.), 2 — стяг Андрея Боголюбского (Лаптевский том, л. 35 л.), 3 — стяг Владимира Галицкого (Лаптевский том, л. 13 об.), 4 — знамя Дмитрия Донского (II Остермановский том, л. 170), 5 — стяг с неясным изображением (Шумиловский том, л. 814 л.)

Изображение
Рис. 5. Битва русских с половцами. Миниатюра Радзивилловской летописи.

ИзображениеРис. 6. Русские и печенеги перед боем. Миниатюра Радзивилловокой летописи.

[170] — конец страницы.
«Новое в археологии», издательство МГУ, 1972.
http:\\annals.narod.ru
OCR Halgar Fenrirsson (halgar#newmail.ru)

http://annals.xlegio.ru/rus/rus_znam.rar

Автор:  Юрген Клинсманн [ 11-03, 15:31 ]
Заголовок сообщения: 

Немного интересного:

"Структура i прынцыпы камплектацыі войска Вялікага Княства Літоўскага другой палове XIV - XV ст. адлюстраваны пісьмовых крыніцах таго часу вельмі цьмяна. У прывілеі, выдадзеным Ягайлам пасля заключэння Крэўскай у 1387 г., агаворваецца, што выпадку ўварвання непрыяцеля землі дзяржавы яе насельніцтва прыцягваецца «ad insequutionem huiusmodi, quod Pogoniа uulgo dictur, non solum armigeri, ueram etiam omnis masculus, cujuscunque status aut conditions extiterit, dum modo arma bellicosa gestare poterit, prоficici teneatur»1. Слынны польскі даследчык Г. Лаўмяньскі атаесамляе згаданую «Пагоню» з паспалітым рушэннем, добра знаным як асноўная форма вайсковай арганізацыі Вялікага Княства XVI ст.2 Аднак той факт, што прымаць удзел не толькі «armigeri», але i мужчынскае насельніцтва, здольнае насіць зброю, а таксама надзвычай вузка акрэсленыя функнцыі (праследаванне адступаючага ворага) прымушаюць разглядаць яе не як спосаб камплектавання войска сціслым разуменні гэтага слова, а як форму арганізацыі мірнага па сутнасці насельніцтва, закліканага да падтрымання чыста вайсковых фарміраванняў на этапе, калі разгром ворага у асноўным завершаны альбо прынамсі было спынена яго прасоўванне глыб тэрыторыі. У іншых выпадках, пры вядзенні баявых дзеянняў на непрыяцельскіх землях, а тым больш у выпадку мабілізацыі масштабах усёй дзяржавы, падобная форма арганізацыі вайсковых наўрад была магчымай. Такім чынам, «Пагоня» хутчэй набліжалася не да паспалітага рушэння, а да т. зв. «абароны зямлі» (expeditio domestica, defensio terrae), якая была добра вядома, напрыклад, у Польшчы i сягала каранямі вельмі аддаленыя часы.3

Са згаданага прывілея Ягайлы вынікае, што апалчэнцы — удзельнікі «Пагоні» ўзбройвацца за свой кошт. Можна меркаваць, што частка гэтых апалчэнцаў, для якой ваенная служба з’яўлялася не асноўным заняткам, а хутчэй акцыяй надзвычайнай, выкарыстоўвала падручныя сродкі, прыдатныя той іншай ступені для ваенных мэтаў, у тым ліку не толькі зброю, але i адпаведныя прылады працы. Прынамсі дакументаў, якія б рэгламентавалі ўзбраенне непрафесійных удзельнікаў апалчэння, на сённяшні дзень не выяўлена. Можна таксама меркаваць, што большасць такіх імправізаваных ваяроў павінны былі складаць пешую частку «Пагоні».
Пэўную глебу для разважанняў аб магчымасці прыцягнення насельніцтва, змабілізаванага рамках «Пагоні», да ўдзелу доўгатэрміновых рэйдах даюць звесткі аб грунвальдскай выправе Вітаўта. Паводле ўскосных даных, у прымала ўдзел як кавалерыя, так i пяхота. Так, комтур Рагнеты 27 лістапада 1409 г. маршалку Тэўтонскага ордэна, што князь загадаў кожнаму коннаму i пешаму рамках падрыхтоўкі да паходу мець свой правіянт; 18 снежня таго ж года комтур Астэродэ інфармаваў маршалка аб камерах Вітаўта i Ягайлы сабрацца Плоцку з конным i пешым войскам.4 Разам з тым Длугаш, падрабязна апісваючы шыхтаванне вялікакняскага войска, характарызуе яго як выключна коннае5. Адсюль вынікае, што пяхота, калі яна на самой справе была пад Грунвальдам, не складала якой небудзь асобнай фармацыі, не знаходзілася баявых шыхтах, а значыць, выконвала толькі дапаможныя функцыі, напрыклад па ахове абозу альбо па дабіванні i праследаванні разгромленага праціўніка, іначай кажучы такія, якія ўскладаліся на непрафесійных удзельнікаў «Пагоні». Паводле звестак таго ж Длугаша, спецыфічныя задачы выконвала пяхота падчас выправы на Ноўгарад у 1428 г. Каб забяспечыць войску магчымасць прасоўвання па балоцістай мясцовасці, князь выкарыстоўваў пехацінцаў (храніст называв лічбу 10 000 чалавек) для пабудовы грэблі Чорным Лесе6. Трэба, аднак, заўважыць, што абодвух выпадках узнікаюць сумненні магчымасці татальнай мабілізацыі ўсяго мужчынскага насельніцтва, у выніку якой краіна засталася б не толькі без абаронцаў на выпадак узнікнення пагрозы з іншага боку, але i папросту без рабочых рук. Таму з большай доляй верагоднасці можна дапусціць зварот да абмежаванай мабілізацыі альбо да прыцягнення войска неваеннаабавязанага люду па-за рамкамі «Пагоні» i з вузка акрэсленымі задачамі, якія прадугледжвалі чыста дапаможна-тэхнічныя функцыі."
Ю.М. Бохан "Узбраенне войска ВКЛ другой паловы XIV - канца XVI ст.", Б86,-Мн.:Экаперспектыва,2002.-336с. з іл.
В своей новой обобщающей книге автор ссылается на следующие события:
"А Смоленск на тот час держал пан АнъдрЂи Сакович от Жыкгимонта Кестутьевича, и иочал смольнян прыводити ку прысязе, мовечы: «Коли кого князем литовским посадять на Великом князстве, вам от Литовскои земли не отступати, a великого князя литовского вам собЂ за господара мЂти, a мене вам быти послушным до того часу, поки князь великии на Литве сядеть на Вилни и на Троцэх». И владыка смоленскии, князи и бояре, и чорные люди на том прысягнули, што им пана Андрея держать y себе воеводою почестно на Смоленску. То пак по Велицэ дни на святои недели в середу здумали чорные люди смольняне, и раду собЂ учынили, реместники промежку себе, то ест ковали, кожемяки, шэвцы, месники, котелники пана Анъдрея сослати силою з города, a прысягу свою зменити. И нарЂдилися ПП y зброи, з влочнями, з луки, c косами, c топорами, и зазвонили y звон ратныи."
Летопись Рачиньского, ПСРЛ,т.32 (источник 16 века, уничтожен во 2 мировой).
"Y władyka smoleński Semien y kniazi, y bojary, y mestyczy, y hornyi Ф ludyie prysiahali Andreiu derżaty ieho w sobe czestno wojewodoiu na Smoleńsku. Y po welice dni na swiatoy nedeli w seredu zdumali smolnianie, hornyi Х ludyie, kuznecy, kożomiaki, pereszewniki, miasniki, kotelniki, Andreja siłoiu sosłaty z horoda, a prysiahu prestupity, y naradylisia wo zbroi, so sulicami y so strełami, y z kosami, y so siekierami, y zazwonili wo zwon. "
Хроника Быховца., ПСРЛ, т.32
"И по Велице дни на святои недели в среду здумаша смолняне, черныя люди, кузнеци, кожемяки, перешевники, мясьники, котельники пана АндрЂя \л.83об.\ согнати силою c города, a целование переступили, и наредилися во изброи и со луками ЦЦ, и со стрелами Ч, и c косами, и зь секЂрами Ш, и зазвонили в колокол."
Супрасльская летопись, ПСРЛ, т.35
"И по ВЂлице Ф дни на святои недели в среду здумали смолнянене Х, \л.69.\ чорныи люди Ц, кузнеци, кожомяки, шевники, мясники, котелники пана Андрея совласти Ч силою з города, a целование переступали Ш, и нарядилися во изброи и c сулицами, и со стрелами, и c косами, и c сокирами, и зазвонили в колоколь."
Слуцкая летопись, ПСРЛ.т35.
http://litopys.org.ua/links/inlitop.htm
Зброя- это согласно Бохана,- доспех. Влочень- рогатина(упоминаются и сулицы). Косы- понятно. Топоры- в 15-16 вв. в ВКЛ термин относился к рабочим топорам, боевые назывались "секерами"(в отличии от Польши, в которой наоборот).
Оставляя зброю (причем зброя- это именно пластинчатый доспех западного типа, хотя здесь видимо имеется доспех в более широком смысле этого слова ) получаем набор исключительно неспециализированных средств ведения боя, учитывая то что и рогатина и луки могли быть охотничьими.
Да, кстати, будущим косинерам. Косы были вот такими:
Изображение
1-11век, 2-13 век
Изображение
Складная коса, 15 век.

Автор:  Юрген Клинсманн [ 11-03, 21:32 ]
Заголовок сообщения: 

По материалам книги «Древняя Русь. Быт и культура» под редакцией Б.А. Рыбакова
http://www.narodko.ru/article/nako/reko ... octuma.htm
http://www.rustrana.ru/article.php?nid=28277

Автор:  Юрген Клинсманн [ 11-03, 21:32 ]
Заголовок сообщения: 

Изучая древнерусскую одежду перетекающую в одежду ВКЛ нельзя обойти стороной такую ипнтересную статью как Древнерусские кафтаны «восточного» типа (мода, происхождение, хронология) К.А.Михайлова размещенную на Гардарике:
http://asgard.tgorod.ru/libri.php?cont=_caftan

Автор:  Юрген Клинсманн [ 11-03, 21:33 ]
Заголовок сообщения: 

Р.Гузевичюте "МЕЖДУ ВОСТОКОМ И ЗАПАДОМ"
(Формирование костюма дворянского сословия Литвы XVI–XIX вв.)
РЕЗЮМЕ
Нынче, в двадцать первом веке, особенно сложно представить себе, какое громадное значение в минувшие столетия для Великого Княжества Литовского имело проникновение культурного материала с Востока. Этот процесс не исследован до сих пор. Наиболее наглядно ориентализм выступет в дворянском костюме XVI–XVIII вв., так как в качестве свидетельства сохранился некоторый иконографический материал и совсем небольшой археологический. То же явление подтверждают археографические источники, как письменные свидетельства минувших эпох, наполненных одеяниями и атрибутикой восточного характера. Фактически эта традиция глубже и древнее, чем в XVI в. сформировавшаяся легенда о сарматском происхождении Речи Посполитой, и, соответственно, Великого Княжества Литовского.
Геополитическое положение ВКЛ обуславливает его нахождение под влиянием как течений искусства Северных стран, так и потоком влияния, проистекающего из древнего Ирана. Родоначальник компаративистского искусствоведения Иосиф Стрзиговский, изучая и сравнивая формы искусства, сложившиеся в Центральной Азии и Северной Европе, обнаружил факт, что обе эти традиции не считали изображение человеческой фигуры важным средством художественного выражения1. Он нашел, что Иран, в противоположность греческой и индийской традиции, сохраняет верность искусству Севера, поскольку игнорирует фигуру человека. Т.е. хитросплетения персидских узоров продолжают свои движения в романском узоре.
Систему ценностей создают некие сообщества, обычно на наднациональном уровне, отчасти основываясь на своих творческих возможностях, отчасти на культурном материале иных сообществ. Так объективно проявляется субъективная система ценностей. Поскольку известно, что государство с более слабой культурой в различные времена может находиться под влиянием более сильной культуры с одной либо другой стороны, настоящая сателитная культура является такой, которая из-за географических особенностей либо других обстоятельств постоянно связана с более сильной культурой2. Кроме того, подражание является доминантной чертой психики.
Вероятно открытое географическое положение, незащищенность от внешнего давления предрешило получение значительных импульсов и передачу культурного материала на обширных просторах ВКЛ. Как известно, иные культуры с иными обычаями не являются враждебными, а представляют собой скорее подарок судьбы. От соседей мы заимствуем нечто достаточно различное, что привлекает внимание и нечто достаточно возвышенное, что вызывает восхищение. Вероятно так произошло и с костюмом Великого Княжества Литовского, иначе не объяснить, каким образом на всей територрии ВКЛ в XVI–XVIII вв. (а исследования показывают, что и раннее) так распространились восточные типы одежд, каким образом они стали приъемлемыми, всеобщими и столь долгосрочными?
Понятие «костюм», даже если это костюм разных времен и народов, обычно включает в себя некую стабильную систему одеяния. Она действует как закрытый стереотип знаковой системы в рамках этноса. Знаковая система – типичный набор характерных признаков, наружными средствами свидетельствующий о принадлежности индивидуума определенному этнографическому сообществу. Однако в XVI в. мы сталкиваемся с еще не сформировавшимися в это время и нечеткими принципами этнической зависимости, чаще заменяемыми государственными, политическими, конфессиональными. Тогдашняя нормативная модель общеэтнического костюма очень далека от той, которую сегодня можно было бы назвать народной. «Народом» себя определяет, его представляет и решает абсолютно все жизненно важные вопросы только дворянское сословие, расположенное в обществе как на высшей ступени занимаемого положения, так и ниже по иерархической лестнице.
Сарматским костюмом можно называть всю одежду, носимую в ВКЛ, в которой проявляются признаки ориентализма. Сегодня этим словом принято называть в основном идеологические воззрения XVI–XVII вв., когда Литовское государство искало истоки своей государственности и «нашло» их у северного побережья Причерномория (до сих пор кавказские национальные костюмы невозможно отличить от сарматских). Но и в предидущие века, как свидетельствуют наши западные соседи поляки, в одежде ВКЛ доминировали признаки ориентального свойства. Так в 1386 г., когда Ягело прибыл из Литвы в Краков как государь Польши, его сопровождал очень специфический двор, вывезенный из ВКЛ, в котором помимо литовцев и жмуди, преобладали смоленчане, гродняне, киевляне и прочие руссины. Но спустя полтора века, в 1548 г., при последнем из династии Ягелонков Сигизмунде Августе, воспитанном в духе эпохи Ренессанса и самим наполовину итальянцем, также имелись и литовцы и руссины, однако развертывались уже активные процессы полонизации и одновременно европеизации двора.
Не подлежит сомнению, что именно под влиянием государей выбиралось направление государственной политики, ориентированное на Восток либо на Запад. Пока были выгодны контакты с Востоком, – вступали в матримониальные связи и это направление было приоритетно для всех: начиная с главы государства, кончая низами. Когда же Россия значительно окрепла и приготовилась к экспансии, Литве стало выгодно сближение с Польшей и даже создание общего государства. В этой ситуации Польша несомненно стала проводником западной культуры для ВКЛ.
Феноменально в этой ситуации то, что главам государства проворно поворачиваясь с Востока на Запад, тело государства разворачивалось весьма медленно. Переориентация с Востока на Запад вначале коснулась только верхушки общества. Общая же масса была достаточно инертной, как и подобало примитивным обществам. Она сохраняла «верность» восточному ориентированию в костюме, пока оно не подкрепилось «сверху» теорией сарматизма. Сложившаяся сарматская идеология создала моральную основу формальному провосточному аспекту одежды, а по сему сарматскую одежду или одежду восточного типа стали не только носить повсеместно, как это и было принято, но и гордиться ею перед другими европейскими государствами с иной политической направленностью.
Признаки европейского Возрождения не являлись решающими для культуры одежды дворянского большинства: в основном влияние Ренессанса коснулось костюма верхушки – знати великих князей и, в определенном аспекте, женского костюма дворянок. В основной массе дворянства в ВЛК в XVI в. преобладал сарматский примат, ставший, наряду с другими консолидирующими элементами, тем связующим звеном, который объединил неоднородный в этническом отношении край в единое государство. На костюм, который был не только предметом, бытовой вещью, но и частью культуры, произведением искусства (который и ценился дорого и был долговечен), воздействовали признаки сарматизма, ориентализма как стилистика эпохи, и быть может, в большем объеме, чем в других областях. Медленная эволюция форм восточного костюма на протяжении ряда веков определила ситуацию, при которой одеяние в ВКЛ по сути стало накоплением ориентальных элементов в одежде, едва меняющихся с течением времени.
Археографические исследования свидетельствуют, что практически все названия платья (это относится и к их форме, цвету, тканям) XVI в. отнюдь не местного происхождения. Как правило, в аутентичных документах (делах об ограблениях одного дворянина другим, налетах, микро войнах) упоминаемая одежда прошла длительную временную дистанцию, а маршрут этого пути можно вкратце определить как: Персия–Турция–Россия–Литва–Польша. Следуя этой схеме появились практически все или почти все наиболее древние одеяния в ВКЛ. Возникший в древней Персии костюм, через страны медиаторы, главная из которых Византия, посредством России (православия) дошли до нашего края и передавались далее. И тут следовало бы вспомнить, что люди, решая свои проблемы, в первую очередь склонны опустошать культурные достижения соседей, и только в последнюю очередь опираться на собственную изобретательность. А кроме того, притяжение чужой культуры обычно уравновешивается по меньшей мере притяжением еще одной.3 Так притяжение России уравновешивается притяжением Польши, которая постепенно изменяет характер костюма ВКЛ, не выводя его при этом из сферы ориентализма.
Любопытно, что взгляд на соседнее государство менялся по мере изменения политической ситуации.4 Судя по древним литературным памятникам, Литва, в которой княжил в то время Миндовг (1263–1282 гг.), а позднее до Гедиминаса (1316–1341 гг.) о ней почти нет сведений в письменных источниках, Литва XII–XIII вв., как этнос и государство, воспринималась русскими как враждебное государство. Но с XIV в. оно уже скорее воспринимается как одно из русских земель. Наши князья называются «великими», в русской манере упоминаются их отчества (Гедиминовичи, Альгирдовичи и др.). Даже экспансия Альгирдаса в Россию оценивается скорее с удивлением и восхищением, чем с ненавистью, поясняя, что он воевал не столько силой, сколько уменьем, хитростью. Поход на Москву оценивается как ответ на обиду, хотя раннее Литва такого зла не творила, только татары. Смерти Альгирдаса посвящается панегирик, где восхваляется его ум и воздержание, его хитрость и способность завоевать и удержать множество земель, между тем большинство из них было русскими. И в других описаниях нет противопоставления «свой-чужой» на уровне этноса, оно противопоставляется на уровне «христианин-язычник». Тексты XIV в. формируют очень неконкретный образ Литвы и литовца. Глазами русских на нас не смотрят как на племя, имеющее уникальный комплекс знаков, свойственных только нашему этносу. Такой взгляд объясняется еще не сформировавшимся русским самосознанием, в котором конфессиональные вопросы стояли выше национальных. С другой стороны, Литва, как государство, было настолько наполнено русскими людьми и землями, что не могло преподносится как «чужое». Неопределенность трактовки уменьшалась по мере изменения литовской государственности после Унии и создания Речи Посполитой.
Своеобразной иллюстрацией межгосударственных отношений могли бы стать «отъезды» московской знати в Великое Княжество Литовское в XV–XVI вв. Перебежчики руководствовались разнообразными мотивами: одних подгоняла внутренняя борьба при дворе, иных поиски успешной карьеры в соседнем государстве, третьи стремились вернуть себе свои вотчины. Ни один из беглецов назад не вернулся. Они легко приспособились к образу жизни Великого Княжества Литовского.5 Всем им удалось обрести земельные владенья, участвовать в судебных процессах Виленского суда, их наследники стали известными людьми, упоминаемыми еще и в XIX веке. Успешному приспособлению отпрысков московской знати к реалиям жизни ВКЛ первой половины XVI в. способствовало отсутствие языкового и конфессионального барьера между Россией и соседними славянскими землями в составе Великого Княжества Литовского, а также присутствие множества подобных черт в общественном укладе, который являлся единой этнической общностью.
В нормативной межэтнической модели традиционного национального костюма должны присутствовать главные этнодифференцирующие и этноинтегрирующие признаки, особенно важные в пределах социума. Однако в образе тогдашнего одеяния нет противостояния «мы–они» по отношению к своим восточным соседям. Одежда традиционного типа это компонент этнокультурного стереотипа: она видна издали и по ней без труда можно определить этническую принадлежность. Но это правило действовало отнюдь не во все времена. В разные исторические эпохи функционирование вещей происходило в разных этнических контекстах. И если современники утверждали, что воинов ВКЛ нельзя отличить от турок, один этот факт наглядно свидетельствует о том, что общество было открыто восточным влияниям, противопоставленным западным.

Костюм был невербальным средством выражения, часто более важным, чем вербальное. Знаковые сигнальные символы, реализуемые в костюме, предоставляли зримую внешнюю характеристику человека. Все средства выразительности имели определенный знаковый статус и смысл в них вложеный входил в общую систему представлений о мире. В символах концентрировались положительные значения, социальный опыт, мифологические и религиозные представления. Очевидно существовали определенные нормы единомышления, единые этнические нормы и наконец эталон единого вкуса. Ношение одежды восточного типа давно стало нормой, обычаем, т.е. наиболее древней формой сохранения и передачи социального опыта от поколения к поколению. Этот костюм-знак не был обращен к личности, он соотносился к социальной группе, традиции которой были достаточно постоянными и поэтому не происходило быстрого старения костюма.
С другой стороны, речь идет о постсредневековых временах для Западной Европы, которые для Восточной Европы практически еще не наступили, тут отсутствует персональная характеристика человека, определяемая при помощи костюма, поскольку человек для феодального общества еще не являлся личностью, а составляет лишь часть общины. Костюм формируется в целях сохранения группы, ограждения ее членов, выражения эстетических идеалов времени и является нормативным знаком для всех. Этот знак служит формой руководства поведения, формой выражения единого миропорядка, требующего соответствующего языка.
Как в политической жизни Великого Княжества Литовского дворянство фактически противопоставило себя верховной власти великого князя, при помощи закона утвердив свое неотъемлемое право на его выборность, так и в основе духовной жизни сарматской идеологии и ее формальном воплощении сарматском костюме она придерживалась более обособленных, чем в то время повсеместно принятые в Европе, идеалов и принципов. Ощущая свое геополитическое положение между христианским Западом и мусульманским Востоком, дворянство представляло себя защитником европейской цивилизации. И в этом смысле, воспитанное на возрожденных Ренессансом античных идеалах, объединялось в определенную касту свободных людей, формально между собой равных, в рамках которой поддерживался своеобразный демократизм и братство, что смыкалось и с принципами общинности. Реально демократизм выражался в ношении единого для всего сословия костюма, не взирая на этническую и конфессиональную принадлежность. В таком разномастном государстве, каким во второй половине XVI в. стала объединенная Республика или Речи Посполитая, оригинальный сословный кодекс дворян и как его часть своеобычный костюм, стали тем связующим материалом, кторый объединял государство. С презрением взирая на преклонение европейской знати перед своими ставшими абсолютными властителями, презрением одаривался и европейский костюм. Представляя себя в роли последних рыцарей, освободителей Европы и католицизма, местные дворяне определили для себя и контрастный тип европейскому одеянию. Таковы, по крайней мере, были намерения.
Идейно противопоставляя себя Востоку, по теории происхождения пришествия с северной оконечности Причерномория дворянство вело свое происхождение с Востока. Так оправдывалась доминанта провосточного платья в одежде дворянства ВКЛ. Реальной основой восточного начала в костюме Великого Княжества Литовского стала одежда еще Киевской Руси6, чье византийское наследство (под художественным влиянием древней Персии) стало культурным фундаментом формирующегося литовского государства.
С другой стороны, именно геополитическое расположение, характер постоянных, в течении сотен лет войн и нашествий на Восток определило ситуацию, при которой в данном ареале доминировало восточное одеяние и ареал такого обособленного от Европы костюма растягивался до Карпатских гор, отделяя мир в сарматской одежде от западного. Если разбои, полон и грабежи можно трактовать как кратковременные эпизоды, то захват огромных территорий и их присоединение к Великому Княжеству Литовскому волей неволей заставляло «чужое» (?) становиться «своим». Таким образом ВКЛ очутилось в центре ареала, носящего провосточную одежду. Не представляются аргументированными допуски польских ученых, что восточный костюм в Польшу вместе со своим прорусским двором внедрил в XIV в. Ягело. Распространение сарматского костюма на огромной территории и некоторые архаичные его типы указывают на глубокие традиции его ношения в прошлом как у нас, так и в соседних государствах.
Весьма вероятно, что в одежде такого типа происходила постепенная, очень медленная, и поэтому едва заметная смена одних форм костюма другими под воздействием существенных внешних импульсов. Изменившаяся внешняя государственная ориентация ВКЛ, которая многие века была направлена на стремление насколько возможно постоянно расширяться на Восток (пока не был достигнут естественный предел-берег Черного моря) и которая резко переменилась на жизненно важную ориентацию верхов на Запад, неизбежно вела к изменению костюма. Эти изменения могли происходить опосредовано, но вследствии воздействия внешних политических событий. Одним из которых являлось упомянутое сближение Ягелы с польским двором, хотя литовское государство под его управлением было расположено большей частью на Востоке и насыщалось этими влияниями, по крайней мере в сфере костюма. Следующим действенным импульсом, повлиявшим на местный костюм, могло стать правление Стефания Батория, при котором Венгрия, являвшаяся частью Османской империи, поставила новейшие идеи в области восточного одеяния в Речи Посполитую и Великое Княжество Литовское. В сравнении с новыми, местные сарматские одежды видимо оказались черезчур архаичными и возникла необходимость хотя бы обновить их, не выводя, однако, за рамки восточного образа одеянья.
При сближении Литвы и Польши, а тем более при создании совместного государства, нормы костюма постепенно менялись. Особую роль в нормировании дворянской одежды сыграло воцарение сарматской идеологии. Старинные архаичные формы костюма были попросту элиминнированы из потребления, а новые формировали некое подобие мундира, единого для всего сословия. Общность иерархических отношений внутри феодального общества и их универсальность заставляла всех подчиняться этикету. Характер одеяний дворян внешне вроде бы и не слишком отдалился от прототипов восточных одежд, но (видимо под влиянием западной моды) обрел утилитарную функцию, аналогичные западным покрои, унифицированный характер украшений.
Великое многообразие провосточных костюмов XVI в. большей частью в XVII в. было вытолкнуто из употребления и уступило место более практичным, прагматичным, модернистическим, но тоже восточным формам одежды.
Любопытно, что в период смуты и воин, связанных со лжедмитриями, русские уже совершенно иначе относились к литовцам, чем при Альгирдасе. Мы и ассоциировались и фактически являлись захватчиками. А костюм, который в это время носили литовцы и поляки, назывался «польским» (хотя был сарматским) и не вызывал у русских никаких ассоциаций, связанных с восточными прототипами бывшего общего одеяния. Напротив, утопающая в архаике Россия воспринимала такой костюм как очень новомодный, притягательный и достойный подражания. Такой «западный» импульс воздействовал возбуждающе и обновляюще: появилась потребность брить бороды, носить «польский» костюм, осваивать европейский быт и культуру7.
Так Восток взирал на несколько «озападнившийся», бывший общий восточный костюм. Тогда как для Запада тот же костюм казался весьма чужим, чуждым, даже пугающим.
Ренессансное влияние на сферу костюма в Великом Княжестве Литовском было целиком в руках владетельной элиты. Являясь выражением совершено иной системы ценностей, он своеобразно противопоставлялся местному, ставшему традиционным костюму. В своих истоках обращенный в далекое прошлое, «свой» традиционный сарматский костюм некоторым образом конфликтовал с привнесенной из вне «чужой» ренессансной системой одеяния, как обычай и мода. Обычай – древнейшая форма сохранения и передачи опыта из поколения к поколению, форма сохранения основных особенностей этноса, набор знаков, при помощи которых «свое» отделяется от «чужого»; и мода как следствие социального развития и инструментарий сословного выделения в рамках того же этноса. То, что ренессансный костюм, не взирая на всеобщее его неприятие, все же входил в быт, был носим пусть и очень ограниченным кругом лиц, ознаменовало собой соответствующий этап зрелости общества, расслоение и выделение определенных структур, отдельные части которых, благодаря механизму моды стремились отдифференцироваться от остальных. Тот же механизм моды, на ряду с другими культурными механизмами, играл роль своеобразного фильтра, превращающего «чужое» в «свое». Вероятно именно благодаря этой тенденции в одежде местных дворян (преимущественно жен ярых «сарматов», носящих сарматский костюм) появились явные признаки ренессансной моды и многосложно смешиваясь с традиционным костюмом, создали странный восточно-западный тип одеяния, который вряд ли можно считать сарматским костюмом и который в будущем совершенно отдалил мужской дворянский костюм ВКЛ от женского.
Продвигаясь вниз по иерархической лестнице разнообразие типов одежды иссякает, а качество ухудшается. Несвободное крестьянство не имело никаких предпосылок свободно выражать себя в костюме и фактически бьшо потребителем стереотипов, сформировавшихся в высших сословиях, но только в тех пределах, которые были им доступны. Эта серая («серая» в буквальном смысле слова: источники не двусмысленно описывают одежду народа как именно «серую», т.е. не крашенную, изготовленную из сурового местного сырья) масса служила фоном для формирования и развития разнообразия одеяний, носимых дворянским сословием, самоназвавшимся «народом», поскольку с остальной частью населения не было нужды считаться, т.к. она вообще не имела гражданских прав.
Единство и единообразие форм, распространенных в обществе, свидетельствовало об единении и возможности контролировать данное общество, навязывая тип и форму одежды, как способ самовыражения. Член общества был обязан соответствовать идеальному образу времени, поскольку стабильный, традиционный костюм выражал существенные критерии системы ценностей. Несанкционированное переодевание «не собой» становилось фактом вызывающим, экстраординарным. По сути носильный костюм в обществе это высказывание его носящего о самом себе и своих идеалах, соответствующих либо не соответствующих идеалам данного общества. Костюм был обязанностью, нормой, при помощи которой сознательно или бессознательно человек демонстрировал кто и каков он. Костюм не только удовлетворял практическим потребностям носящего, но и запросам окружающих.
Ситуация переодевания «в чужое» случалась в тех нечастых случаях, когда отпрыски знати отправлялись учиться за границу, в Европу. Можно себе представить, что цивилизованная Западная Европа абсолютно так же не проявляла большой терпимости к облику «чужаков», как и Восточная к «западникам». В таком случае выгодно было прибегать к мимикрии и посредством костюма приспосабливаться к окружающей среде. Такое действие было жизненно необходимым для успеха любого предприятия: будь это учебой или дипломатической деятельностью. Европейский костюм в данном случае помогал адаптироваться и не чувствовать себя изгоем. Любопытно, что возвратясь восвоясье, местный дворянин непременно переодевался в сарматский костюм, чтобы непрослыть «чужим среди своих». В меньшей степени это касалось знати, постоянно вращающейся на дипломатической службе за границей. И уж казалось совсем не должно было касаться проевропейски настроенной верхушки великих князей и королей. Но даже в гардеробе самого европейского из ягелончиков Сигизмунда Августа в изобилии имелись костюмы, относящиеся к сарматскому типу.
Сарматский костюм стал неизменным поведенческим стереотипом, стандартом, который самосохранялся в практически неизменном состоянии на протяжении длительного исторического периода. Состояние, при котором объединенная Республика, т.е. Речи Посполитая и Великое Княжество Литовское еще не жили единым временем с Европой, словно замерло на мгновение. В этом состоянии наибольшая благосклонность проявлялась по отношению к тем, кто посредством своего костюма противопоставлял себя новым и актуальным веяниям с Запада. «Колосс дворянской культуры» был ориентирован в прошлое и опирался на восточный принцип незыблемой неизменности, в противоположность европейскому вечному движению. Все эти данные позволяют определить XVII в. как период стабилизации, кристализации и фиксации сарматского костюма, который к тому времени уже наглядно отдалился от своего персидско-византийского прототипа.
Противостояние между модой и традицией, модой и обычаем наиболее характерно для женского дворянского костюма, который хотя и ориентирован на западные образцы, сохраняет в себе такие архаичные элементы, как например, головной убор (который во все времена являлся одним из главнейших этнодифференцирующих элементов системы «костюм») в неизменном виде. Более архаичные традиции одеяния связаны с местными обычаями и интравертным образом жизни более пассивной части общества, каковым считался женский пол. Иной иконографический материал показывает, что даже ношение верхней наплечной одежды, хотя и являющейся актуальным элементом тогдашней западной моды, происходит с акцентом восточной традиции, словно многослойное халатообразное платье. Тогда как литературные источники утверждали, что дворянки в ВКЛ имели слишком большую свободу действий и своевольничали, посягая на определенные права мужчин. Даже Статут ВКЛ предоставлял дворянкам широкие имущественные права. В результате каких коллизий происходит разрыв женского и мужского образа одевания остается непонятным, однако очевидно, что в дворянском костюме размежевание происходит между ориентацией женщин на Запад, а мужчин на Восток. Очевидно не принятие дам в «сарматское» братство и в дела, которые охватывают лишь мужскую часть дворян и как следствие совершенное отдаление костюмов разных полов в противоположные стороны: дамы стали представлять экстравертную группу, одевающуюся по западным образцам, мужчины интравертную, придерживающуюся традиционного сарматского костюма. Возникает вопрос, что в данном случае считать карнавальным переодеванием? Какое из направлений сложилось для того, чтобы узнавали «чужие» и не стали узнавать «свои»? Шаткость между размежеванием понятий «чужие–свои» крайне очевидна и в том, как дамы Великого Княжества Литовского в моднейших парадных костюмах рококо, со всеми положенными к ним мельчайшими деталями, как правило (за редким исключением) выписаны в типичнейшей живописной манере византийской иконографической школы, так же, как чаще всего и их «сарматские» мужья.
Если XVII в., со своими процессами контрреформации, утверждением сарматизма идеологией шляхты, с течением лет приобретавшей все более консервативный характер, являлся некой заминкой в истории развития дворянского костюма Великого Княжества Литовского, то XVIII в. приносит огромные перемены как в костюме, так и в бытовом укладе, а главное в судьбе ВКЛ. Это чрезвычайно сложный период, в котором, под влиянием рационалистической западной мысли, нарастает сопротивление тенденции изоляционизма и застоя, проявляется противоборство консервации феодально-католических черт. Стремление дворянства не допустить изменений в своем положении вызывало закрепление традиционалистских черт и культивирование ксенофобии, признание раз и навсегда созданного мира, разделенного сословными границами, и этически-эстетическими нормами. За исторически небольшой период времени в XVIII в. происходят глобальные перемены, которые обозначились первыми атаками на сарматизм, как на традиционный менталитет дворянства, тормозящий любую личностную инициативу. Привнесенное с Запада Просвещение обозначило новую модель мира, подвигло на формирование культуры нового типа, на радикализацию общественной жизни, под знаком Конституции 1791 года.
Специфика развития Речи Посполитой состояла в том, что в противоположность инным западным странам с развитым «средним» сословием (которое собственно и было революционным двигателем общества), тут такового не наблюдалось. Тем не менее, порыв, желание перескочить из феодализма в капитализм был настолько велик, что из самого дворянского сословия выдвинулось целое героическое поколение, готовое сложить головы на алтарь отечества, лишь бы победить костность и фанатизм консерваторов. Лагерь консерваторов представляющие могущественные и своевольные магнатские роды предпочитали сохранять имеющееся положение, а если и бороться, то за расширение собственных прав. В этом случае тщетные надежды возлагались на Россию, надеясь на усмирение ее руками отчаянных молодых реформаторов, которые со своей стороны надеялись склонить к себе весь «шляхетский народ» и собственным примером завоевать свободу Родине. В результате три раздела Речи Посполитой, падение ее как государства и полная отдача Великого Княжества Литовского в широко раскрытые «объятия» Российской империи.
Тем не менее, культурное потрясение, произведенное европейским Просвещением, имело необратимый характер. Выбор между Востоком и Западом безусловно и глобально был сделан в пользу Запада. Модернизация страны виделась через просвещение общества, его воспитание в духе национального патриотизма. Однако для Литвы, которая ощущала себя «второй половиной» Речи Посполитой, состоявшей из «двух народов», эта патриотическая направленность была несколько особенной. Собственно, понятие «gente Lituani, natione Poloni» (литовского происхождения, польской национальности) характеризовало все дворянское сословие в описываемый период. Для себя оно определило родным языком польский, для «хлопов» литовский. Тем значительнее попытки использования литовского языка в возваниях, обращенных к горожанам и крестьянам во время восстания Тадеуша Костюшко. Но польский язык, обретший статус престижного языка дворянского сословия, начал распространяться даже в среде крестьян, особенно живших поблизости от имений. Хотя просветители действовали очень активно и культурные процессы под их влиянием происходили в различной социальной среде, изменения отношений народной и элитарной культуры происходили крайне медленно. И все же, именно благодаря просветителям, свободно обращавшимся к опыту «чужих» культур, их достижения и освоение этих достижений постепенно становились «своими».
Наряду с подвижкой остальных пластов культуры, менялось и отношение к «своему–чужому» костюму. Реформаторам, среди которых и таким личностям, как «гражданин мира» Тадеуш Костюшко, было не приемлемо «сарматское» шляхетское сознание, а с ним и сарматский костюм. Они познали мир, а с ним приняли извне и новые модели поведения, и одеяния. С другой стороны, случались попытки сближения со своей отечественной народной культурой, как это происходило во время боя при Рацлавице, где Костюшко переоделся в костюм «косиньера» (рядового крестьянина с единственным оружием выпрямленной косой). Тут уже очевидно проявились тенденции романтизма, который начал воспринимать в качестве «своей» народную культуру.
Сосуществование одновременно весьма различных стилистических направлений как в искусстве, так и в идеологии, привело к любопытному смешению умонастроений и костюмов. Из воспоминаний современников становится очевидным, что в модных салонах Вильнюса начала XIX в. мирно сосуществовала как мода уже почти ушедшего стиля рококо, так и еще бодрого классицизма, а также апологетов сарматизма. Т.е. стычки происходили и на этой почве, и за каждым костюмом стояла своя философия, но это был реткостный период, когда весь спектр красок собрался вместе, чтобы показать разнообразие миропонимания. Костюм старой, консервативной шляхты (т.е. сарматский костюм) стал обозначением целого исчезающего пласта культуры: «старые контуши» уже не творили историю, они лишь напоминали о былом. И именно это былое взяли на вооружение романтики, пытаясь вернуть как статус государства, так и все знаковые символы с ним связанные, и первый, главный из которых костюм.
Адам Мицкевич в «Пане Тадеуше» передает эту недолгую войну между контушем и фраком, где контуш выступает как кладесь всевозможных добродетелей, благородное одеяние отцов и дедов, исконно «свой» тип одежды; а фрак как «чужак», привнесенный из вне космополитической модой, за которой новое поколение несеться бездумно и безудержно, не пытаясь придерживаться традиций предков.
То же явление наблюдалось в России, где в качестве антагонистов выступали «славянофилы» и «западники». И тут одежда стала важным аргументом в спорах о предназначении государства. В XIX в. стало очевидным, что традиционные представления об эстетическом идеале, нравственных установках, сложной системе социальных знаков, сложившихся задолго до воцарения европейской моды, некоторое время существовали и видоизменялись с течением времени в новых условиях. Однако в конечном итоге традиционные формы были вытеснены заимствованными. Для романтиков замена форм одежды означала и вытеснение особого национального характера, и функций костюма в культуре, вместе с воплощенными в нем эстетическими и нравственными установками.
В то время, когда уже никто практически не носил «народную» одежду, новыми патриотами была предпринята попытка ее восстановления. Мы знаем, что в России А. К. Аксаков оделся так национально, что народ на улицах воспринимал его как персианина.8 Такие выходки обычно сопровождались домашним арестом. Причем время появления «ряженых» 30~тые и 60-тые годы XIX в.: чтобы «слиться с народом», инные помещики надевали русский костюм и пытались на крестьянские сходки ходить.9
Даты этих «переодеваний» целиком совпадают с революционными действиями, т.е. с восстаниями на территории Литвы и Польши. Как во время восстания 1830–1831 гг., так и в период восстания 1863 г. дворяне переодевались в национальный костюм (в данном случае сарматский) и в таком виде участвовали в манифестациях, разного рода выступлениях и даже в боевых действиях. Запрещенным сарматский костюм стал уже в период восстания 1794 г. Во время последующих восстаний одно появление на улице в таком платье с подобающим к нему антуражем шапкой с перьями, широким ремнем в две ладони и сапогами «под старину» было формой выражения идеологической позиции и своих политических симпатий. За такие отличительные знаки можно было незамедлительно попасть под арест, а то и быть сосланным в далекую Сибирь.
В патриотический поток вливались и дамы, по мере возможности неся на своей внешности (а некоторые и участвуя в боевых действиях) символические отличительные знаки, как то траурные одеяния (как печаль не только об ушедших близких, но и о потерянной Родине), разнообразную траурную атрибутику в виде траурных крестов, намеки на «народность» костюма в виде специальных поясов с цепями, застежек «бранденбуров» и т.д. Причем если некая особа, живущая в патриотической среде, отказывалась носить траур, ее позорили, вымазывая ворота дегтем.
Исторический патриотизм, свойственный XIX в., своеобразно прибавлялся воспоминаниями всех единоплеменных народов. Стремление возвратиться к прежним нравам, к былой истории, к ушедшим костюмам проявлялось в Европе повсеместно. В Литве и Польше восстания происходили под знаменем восстановления унитарного государтва. Понятие Родины как Великого Княжества Литовского сохранялось главным стержнем в менталитете лидеров культуры того времени, таких как Адам Мицкевич, Михаил Клеофаст Огинский и их современников. Инные это ощущали и чувствовали даже во внешнем облике самого Мицкевича: «Много дум и страданий сквозило в его лице, скорее литовском, чем польском. Общее впечатление его фигуры, головы с пышными седыми волосами и усталым взглядом выражало пережитое несчастье, знакомство с внутренней болью, экзальтацию горести это был пластический образ судеб Польши»10.
От бездушности и индифферентности своего века, целое поколение (и не одно!) спасалось в средневековье. «Но история не возвращается; жизнь богата тканями, ей никогда не бывают нужны старые платья. Все восстановления, все реставрации были всегда маскарадами».11
Жестокое подавление восстаний элиминировало из общества самую энергичную его часть в лице дворянской молодежи, вместе с ее чаяньями и мечтами, и вместе с особым «запрещенным» костюмом. Да и сам институт дворянства, как в целом в мире, так и «на местах», доживал последние дни, покрывая свои плечи космополитическим одеянием, нивелирующим сословия и нации, и выдвигающим главный принцип – прагматизм, и единственного кумира золотого тельца.
Таким образом круговорот сарматского костюма закончился. Восток, давший импульс появлению одеяния такого типа, уступил место Западу, который не только сменил костюм Восточной Европы, но и изменил лицо всего мира. Однако не следует забывать той далекой и огромной цепи поколений, для которой именно такой способ одевания (а в XIX в. считалось, что как человек одевается, так он и мыслит), а быть может и мышления, был каждодневностью и обыденностью. Всю свою тысячелетнюю историю дислоцируясь между Востоком и Западом, Литва поддавалась разным влиянием с обеих сторон. Притягательная сила Востока в древности видимо была значительно сильней, чем западная и это незамедлило сказаться на костюме. Причем искусственно эта провосточная ориентация, этот сарматский костюм сохранялся на территории Великого Княжества Литовского практически до самого восстания Костюшко. Он сохранялся, не взирая на то, что на Западе один стиль живо сменялся другим; не взирая на то, что местные дамы подстроились под пульс Европы почти что с Нового времени; не взирая на то, что стилистическая смена была очевидна в местной архитектуре и искусстве. Мужская часть дворянского сословия предпочитала оставаться раритетной в окружении нивелирующего космополитизма.
Переход к общеевропейскому костюму в ВКЛ не был связан с унизительными экзекуциями, как в случае России – отрубанием бород и насильном переодевании в новомодные кафтаны. Вместо индивидуального, тут случилось глобальное унижение потеря Литвой государственности. И хотя эти явления впрямую невязаны, но во время всех восстаний как символ, как знамя борьбы, как знак свободы выдвигался именно старинный сарматский костюм провосточного толка.
автор Рута Гузевичюте
1 Antanas Andrijauskas, Josefo Strzygowskio komparatyvistinis perversmas, Darbai ir dienos, 126, 2001/26, p. 252.
2 T. S. Eliot. Pastabos apie kultūros apibrėžimą, Kultūros prigimtis, Vilnius, Valstybinis leidybos centras, 1993, p. 292.
3 G. P. Murdok, Kultūrinio kitimo dinamika, Kultūros prigimtis, p. 190.
4 Е. Л. Конявская, Литва в восприятии русских (на материале древнерусских литературных памятников XIV века), Древняя Русь и Запад. Москва, 1996, с. 92.
5 М. М. Кром, «Отъежды» московской знати в Литву во второй четверти XVI в., Феодальная Россия, Санкт-Петербург, 1993, с. 36.
6 Т. Барвенова, Гiстарычны касцюм Беларуci X – пачатку XVI стагоддзя. Аутарэферат дысертацыi на отрыманне навуковай ступенi кандыдата мастацтвазнауства, Мiнск, 2002.
7 Л. А. Черная, «Западники» польского приказа XVII в., Феодальня Россия, Санкт-Петербург, 1993, с. 173.
8 А. И. Герцен, Былое и думы, ч. 1–5, Москва, 1988, с. 382.
9 Р. М. Кирсанова, Розовая ксандрейка и драдедамовый платок, Москва, 1989, с. 152.
10 А. И. Герцен. Былое и думы. Ч. 1–5, с. 483.
11 Idem, с. 382.
http://www.istorija.lt/html/guzeviciute ... ziume.html

Автор:  Юрген Клинсманн [ 11-03, 21:34 ]
Заголовок сообщения: 

Костюм Киевской и Северо-Восточной Руси X-XIV веков
Подготовлено на основе: Н. М. Каминская. История костюма

В VIII—IX вв. восточные славяне имели свои поселения вдоль водного пути «из варяг в греки» между Балтийским и Черным морями. Среди них наиболее развитые в культурном и экономическом отношении были Новгород, Смоленск, Киев, поддерживавшие торговлю со Скандинавскими странами на севере, с греческими городами, Византией на юге.

В X в. высокого экономического, политического и культурного подъема достигло первое феодальное государство славян Киевская Русь.

В XII в. крупнейшими культурными центрами становятся города Северо-Восточной Руси: Новгород, Владимир и Суздаль.

Однако в XIII в. высокий расцвет русской культуры был приостановлен татаро-монгольским игом. С этого времени передовые общественные стремления направлены на объединение всех русских княжеств в одном государстве.

В 1380 г. русские войска под руководством московского князя Дмитрия Донского разбили татарские полчища на Куликовом поле.

В течение XIV—XV вв. происходит объединение русских земель вокруг Москвы, создается централизованное Московское государство.

Социально-экономические условия нашли свое глубокое отражение в искусстве Древней Руси, которое представлено архитектурой, монументальной живописью (фрески, мозаики), иконописью, художественными ремеслами. Отразились они и в костюме этого большого исторического периода.

Эстетический идеал красоты и особенности костюма
Внешний облик, красота древних руссов вызывали восторженные отклики у европейцев и азиатов. Древние путешественники, люди различных вкусов и представлений о красоте, описывая руссов, обязательно отмечали их высокий рост, особую статность, белую с ярким румянцем кожу, красивые русые волосы. Арабский путешественник и писатель 1-й половины X в. Ахмет Ибн-Фадлан, описывая русских купцов, приезжавших к царю волжских болгар, замечает: «Они подобны пальмам, румяны, красны».

Знаменитый венецианец Марко Поло (XIII в.) так описывает жителей большой северной страны России: «Они — очень красивые люди, белые, высокие; их женщины также белые и высокие с белокурыми и длинными волосами».

Высокие критерии красоты с глубокой древности определяют эстетический народный идеал, о котором рассказывается в былинах и поется в народных песнях.

Привлекательную статность, гордую осанку, колорит помогал воссоздать древнерусский костюм своим силуэтом, формой деталей, декоративным решением, применяемыми тканями и украшениями, цветовым сочетанием.

К наиболее общим особенностям, характерным для костюма этого исторического периода, можно отнести следующие:

1. статичный, прямой, расширенный книзу силуэт изделия и рукавов;
2. преобладание симметричных композиций с ритмом округлых линий в деталях, отделке, дополнениях; даже при наличии асимметрии в форме костюма или способе ношения (корзно, косоворотка, ферязь) композиция его уравновешена, устойчива;
3. использование декоративных узорных тканей с эффектом золота и серебра, крупным сложным орнаментом; отделка вышивкой, мехом, тканью другого цвета; создание динамической формы за счет контрастных цветов;
4. большое значение головного убора в решении композиции костюма.

Ткани, цвет, орнамент

Костюм Киевской Руси X-XIV веков

Рис. 1

Ценные археологические находки, среди которых очень редки сохранившиеся образцы тканей, а также описание в литературе, позволяют судить о материалах, применяемых в одежде Древней Руси. Наиболее распространенными тканями были лен и шерсть, которые могли быть и высокого качества (полотно, тонкое сукно), и в виде грубого холста, сермяги, армячины. Орнаментация осуществлялась раскраской, вышивкой, в более поздние периоды — набивкой и пестрядью (тканый узор из разноцветной пряжи). И набивка, и пестрядь были обычно сурового цвета с сине-зеленым, синим или киноварным рисунком. Наиболее характерный рисунок геометрический: ромбовидные решетки с кругами в центре; розетки, звезды на фоне треугольников, квадратов, извилистых полос (рис. 1). Распространена была также вышивка ткани жемчугом. Жемчужины нашивали на ткань в определенном ритме узора или по его контурам.

До XVII—XVIII вв. в России не было своего крупного ткацкого производства, и ткани высоких сортов привозили в Киевскую Русь из Византии, Ирана, Китая, с Востока; в Новгород и Псков — из Италии и Испании; в Московскую Русь — из Англии и Голландии. Общим было наименование иностранных драгоценных тканей — шелковых и парчовых — паволоки. Паволоки были пурпурные или багряные (оттенки красного), лазоревые (сине-голубые), зеленые с четким и крупным узором, с использованием золотых и серебряных нитей. Для парадных одежд, особенно верхних (шуб, шапок), применялись бархат, затканный крупным золотым узором на золотой шелковой основе, шкурки соболя, куницы, бобра, выдры, лисицы, зайца, белки.

Костюм X-XIV веков (Киев, Новгород)
Одежда древних славян испытывала влияние костюма скифов как в ассортименте (рубаха и штаны), так и в форме и в применяемых украшениях (браслеты, бусы, серьги, колты — височные подвески). Однако в древнерусском костюме преобладала не распашная, а глухая накладная одежда с грудным разрезом даже в теплых меховых свитах.

В середине IX в. с принятием христианства на Руси ее связи с Византией стали особенно тесными. В костюме князя и его дружинников во многом повторялись византийские формы.

О бытовой одежде Киевской Руси дают представление фрески Софийского собора в Киеве, рукописные сборники, так называемые лицевые книги, иконопись. В них наряду со святыми изображались князь и члены его семьи, горожане, а также другие бытовые фигуры.

Мужской костюм

Костюм Киевской Руси X-XIV веков

Рис. 2

Костюм Киевской Руси X-XIV веков

Рис. 3

Красочный рисунок из рукописи «Изборник Святослава» (1073 г.) изображает семью князя Святослава Ярославича. На князе кафтан киевский, или свита, зеленого цвета с красной каймой по низу и золотыми зарукавьями, синий плащ-корзно, отороченный золотой каймой, на красной подкладке. На голове — круглая шапка с меховым околышем и наушниками, на ногах — зеленые сафьяновые сапоги (рис. 2).

Плащ-корзно был драпирующейся одеждой византийского типа, который носила только феодальная княжеская верхушка. Парадной княжеской одеждой были и туники из дорогих византийских паволок с длинными рукавами и боковыми разрезами внизу (рис. 3).

Шапки, начиная с XI в., были неотъемлемой частью русского мужского костюма и у знати, и у бедноты. Крестьяне носили круглые колпаки из войлока, грубого сукна с узкой меховой опушкой, люди состоятельные — из тонкого сукна или бархата, знать — бархатные или парчовые с украшениями из серебра, золота, драгоценных камней и с меховым околышем.

Молящиеся новгородцы Костюм Киевской Руси X-XIV веков
Рис. 4
С переносом общественно-политической жизни Древней Руси на север, в Новгород и Владимир, корзно заменяется новгородской шубой — распашным прямым изделием из яркой шелковой или бархатной ткани с отложным воротником и длинными вшивными рукавами, которые играют больше декоративную, чем функциональную роль, так как шубу носили внакидку. Такие шубы мы видим на иконе «Молящиеся новгородцы» (рис. 4).

Костюм Киевской Руси X-XIV веков

Рис. 5

Костюм Киевской Руси X-XIV веков

Рис. 6

Нижней одеждой знати и основной у крестьян с древнейших времен были рубахи и порты (рис. 5). Крестьянскую рубаху шили из холста, пестряди с подкладкой на груди и спине, которую пришивали красными нитками. Цельнокроеный рукав для свободы движения имел ластовицу из красной ткани. Так как ткань была узкой (30-60 см), рубаху выкраивали из нескольких частей. Все швы подчеркивались декоративно красными кантами. Рубаху носили навыпуск и подпоясывали узким поясом или цветным шнуром. В особых случаях к рубахе надевали зарукавья и съемные круглые воротники-ожерелья. Цвет основной ткани был разнообразный, но всегда яркий. Порты, или штаны, из холщовой ткани; неширокие, суженные книзу, до щиколотки, завязывались на талии шнурком — гашником. Поверх них состоятельные люди носили еще верхние шелковые или суконные штаны, иногда на подкладке. Внизу штаны заправляли в сапоги из цветной кожи или в онучи (куски ткани, которыми обертывали ноги), а сверху надевали лапти, привязывая к ноге специальными завязками — оборами. Обязательной принадлежностью древнерусского костюма были рукавицы и сумка — калита, которую привязывали к поясу. Русские воины поверх одежды надевали короткую кольчужную рубашку с разрезами по бокам и короткими рукавами, а на голову — шолом с бармицей (рис. 6).

Женский костюм
Женская рубаха была длинной, до ступней, с длинными, собранными в низках рукавами и разрезом, из горловины застегивающимся на пуговицу. По горловине, разрезу, низкам рукавов ее украшали вышивкой или обшивали полосой отделочной ткани. Рубашку шили из белого полотна или цветного шелка и носили с поясом.

Поверх рубахи надевали поневу — юбку, состоящую из трех несшитых прямоугольных полотнищ, укрепленных на поясном ремешке, который образовывал напуск рубашки. Понева была короче рубашки, и спереди ее полы расходились. Тканью для понев чаще всего была пестрядь с клетчатым, ромбовидным узором (рис. 7).

Женский костюм Киевской Руси X-XIV веков Женский костюм Киевской Руси X-XIV веков Женский костюм Киевской Руси X-XIV веков
Рис. 7 Рис. 8 Рис. 9
Верхней одеждой была запона — накладная одежда типа нарамника из полотна, не сшитая по бокам. Запона также была короче рубахи. Ее носили с поясом и скалывали внизу (рис. 8). Нагрудник — более короткая верхняя одежда с широкими короткими рукавами украшалась по низу, горловине и рукавам. Ее также носили поверх рубахи (рис. 9).

Женский костюм Киевской Руси X-XIV веков

Рис. 10

В женском костюме феодальной знати, кроме рубашки, были византийские формы одежды: туники, далматики, драпирующиеся плащи (рис. 10). Верхней женской одеждой были свиты с более широкими, чем в мужских, рукавами, из которых виднелись украшенные зарукавья сорочки.

Головные уборы играли в женском костюме, как и в мужском, большую роль. Девушки носили распущенные длинные волосы или косу, заплетенную плоско, низко на затылке. Прическа была украшена шелковой вышитой лентой, деревянным или кожаным обручем с высокой зубчатой передней частью. Повязка называлась чело кичное, обруч — венец. К ним прикрепляли височные кольца и налобные металлические украшения. Замужние женщины закрывали волосы повойником из тонкой ткани или шелковой сетки. Повойник состоял из дна и околыша, который туго завязывался сзади. Поверх повойника носили полотняный или шелковый убрус белого или красного цвета. Убрус имел форму прямоугольника длиной 2 м и шириной 40-50 см. Один конец его расшивался цветным шелковым узором и свисал на плечо. Другим обвязывали голову и скалывали под подбородком. Убрус мог иметь и треугольную форму, тогда оба конца скалывались под подбородком. Сверху знатные женщины надевали еще шапку с меховой оторочкой.

Женская обувь, как и мужская, представлена у князей и бояр мягкими сапогами без каблуков из цветной кожи с вышитыми носочной и нижней частями, у крестьян — лаптями с онучами.

Изображение

Изображение

Изображение

Изображение

Изображение

Изображение

Изображение

Изображение

Изображение

Изображение

Автор:  Юрген Клинсманн [ 11-03, 21:34 ]
Заголовок сообщения: 

По материалам книги «Древняя Русь. Быт и культура» под редакцией Б.А. Рыбакова

Обувь - это неотъемлемая часть костюма. Как и костюм, обувь каждого народа была особой и традиционной. Привычные формы и приемы изготовления передавались от поколения к поколению, отражая этническую историю народа и этнокультурные связи на разных этапах его развития. Обувь делали из лыка и кожи. Обувь из лыка. Наиболее архаичный вид обуви, бытовавшей в Древней Руси, лапти, плетенные из лыка липы, березы и других пород деревьев. Как утверждают исследователи одежды, они были известны в каменном веке (Маслова Г.С., 1956. С. 714). В ранних слоях древнерусских городов они почти не известны. В Новгороде обнаружен лишь один лапоть, найденный в слоях XV в. О существовании лаптей в более раннее время говорят как находки инструментов для плетения лаптей-кочедыков (Левашова В.П., 1959. "А". С. 56. Рис. 5 и "Б". С. 90,91), так и наличие плетеной обуви в могильниках (Левашова В.П., 1959, "А". С. 42, 43). Подошвы из плетеных кожаных ремней найдены в Лядинском могильнике и в кургане вятичей (Арциховский А.В., 1930. С. 102). На том основании, что на внутренней стороне подошв из Лядинского могильника сохранились остатки лыковых лент самого лаптя, В.П. Левашова предполагает, что и плетеные кожаные подошвы из кургана вятичей тоже могли принадлежать обычным лаптям из лыка. Лапти из указанных выше могильников имели различное плетение: подошвы из Лядинского могильника были косого плетения, подошвы из кургана вятичей -прямого.

Судя по материалам поздней этнографии лапти могли быть в виде туфель с невысокими бортиками, близких полесским лаптям прямого переплетения, и в виде глубоких закрытых туфель северного типа косого переплетения, известных в Новгородской земле. Крепились лапти с помощью длинных завязок - оборы, - пропущенных через борта лаптей и обматываемых вокруг ног. Обувь из лыка носили поверх чулок, носков, нога-виц и обмоток. (Арциховский А.В., 1930. С. 102; Голубева Л.А., 1973а. С. 97. Рис. 31, 4).

В древности существовало несколько названий для обуви типа лаптей: "лычъница", "лычакъ" и "лапътъ", производное от которого - "лапотникъ" - известно в письменных источниках и восходит, по мнению исследователей, к праславянской эпохе (Вахрос И.С., 1959. С. 10,121-124, 126).

Самое раннее изображение лаптей относится к XV в. На миниатюре из Жития Сергия Радонежского представлена сцена пахоты с крестьянином в лаптях (Арциховский А.В., 1930. С. 187). Горожане лаптей, очевидно, не носили. Вероятно, лапти были производственной обувью, связанной с полевыми работами. Лапти всегда, вплоть до XIX - начала XX в., носили самые бедные люди.

Обувь из кожи. В культурном слое многих средневековых городов кожа сохраняется хорошо. В настоящее время накоплен богатейший материал для изучения кожаной обуви. В одном Новгороде найдены сотни тысяч экземпляров обуви разных форм. Это поршни - низкая обувь, похожая на лапти; башмаки - обувь с воротничком на щиколотке; сапоги и полусапожки - обувь с голенищем и туфли - обувь с низкими бортиками, доходившими до щиколотки.

Новгородской обуви посвящено серьезное исследование С.А. Изюмовой (Изюмова С.А., 1959). В нем разработана типология и хронология основных форм обуви, носившейся новгородцами с X по XVI в.
Финский ученый И.С. Вахрос проанализировал названия обуви в русском языке и сопоставил их с конкретными видами обуви (Вахрос И.С., 1959).

Дальнейшая систематизация кожаной обуви проведена Е.И. Оятевой на материалах Пскова (Оятева Е.И., 1962. С. 77-95) и Старой Ладоги (Оятева Е.И., 1965. С. 42-59). Кроме того, она привлекла материалы некоторых других городов и стран Запада (Оятева Е.И., 1970. С. 112-118).
В настоящей работе использованы новые материалы, добытые раскопками в Новгороде, Белоозере, Старой Руссе, Старой Рязани, Минске, Полоцке, Москве, а также из погребальных памятников Х-XIII вв., что дало возможность перейти от локального изучения древнерусской обуви к обобщению всех имеющихся материалов.

Надо признать, что именно Е.И. Оятева создала самую удачную классификационную схему. Наиболее крупная единица ее типологии - группа. I группа включает всю обувь мягких форм; II группа - обувь жестких форм. Фасон (форма) обуви дает вторую единицу типологии - тип, 1-й тип объединяет башмаки, 2-й - сапоги, 3-й - поршни. Особенности кроя позволили выделить подтипы: 1-й включает цельнокроенную обувь, 2-й де-тальнокроенную. Следуя этой классификации, рассмотрим последовательно каждый из перечисленных типов обуви.

Обувь мягких форм (I группа).

Башмаки (тип 1). Это наиболее древняя форма обуви на Руси. Башмаки обнаружены в Старой Ладоге в слоях VIII-X вв. (табл. 69, 1-3) (Оятева Е.И., 1965. С. 42-50). Это мягкая обувь из дубленой коровьей или козьей кожи с отворотами выше щиколотки. По способу кроя - из цельного куска или из двух кусков кожи - башмаки можно разделить на два подтипа. Цельнокроенные кроили из больших кусков кожи, затем части кроя сшивали тачным и выворотным швами. Цельнокроенные башмаки найдены в Новгороде и Старой Ладоге (табл. 69, 3) и в других городах Х-ХIII вв. (Изюмова С.А., 1959. С. 201). Башмак из целого куска кожи найден на Райковецком городище (Гончаров В.К., 1950. Табл. XXX. Рис. 8).

В Старой Ладоге среди ранних башмаков известны сделанные из двух кусков кожи для верха и подошвы (табл. 69, 2). Башмаки из двух кусков кожи широко распространены в слоях древнерусских городов Х-ХIII вв. Известны два варианта их кроя: со швом сбоку (табл. 69, 4,5, 9,14,19) и со швом сзади (табл. 69, 6).

Материалы из раскопок Старой Ладоги, Пскова, Новгорода, Белоозера, Минска (Шут К.П., 1965. С. 72-81), Старой Рязани (Монгайт АЛ., 1955. С. 169, 170), Древнего Гродно (Воронин Н.Н., 1954. С. 61, 62), Москвы (Рабинович М.Г., 1964. С. 287; Шеляпина Н.С., 1971. С. 152-153), Полоцка (Штыков Г.В., 1975. С. 72-80), Старой Руссы (Медведев А.Ф., 1967. С. 283) и других городов свидетельствуют о единой традиции в производстве древнерусских башмаков начиная с VIII в. Единство это выражается в бытовании башмаков одинакового кроя во всех древнерусских городах. Оригинальные башмаки с удлиненной пяткой преобладали только в Белоозере, что является своеобразием кожевенного ремесла в этом городе (Оятева Е.И., 19736, "А". С. 204).

Покрой башмаков с вырезом на заднике или носке был перенесен на крой жестких сапог.
Для башмаков VIII-ХI вв. характерна одна существенная особенность: их подошвы не имеют достаточно четких очертаний для правой и левой ноги, хотя крой верха асимметричен и рассчитан на правую и левую ноги (Оятева Е.И., 1962. С. 89, 90). Подошвы древнерусских башмаков пришивали к верху выворотным швом, детали верха сшивали тачным швом.

Древнерусские башмаки Х-ХIV вв. крепились с помощью ремешка, пропущенного через ряды дырочек в области щиколотки. При таком способе крепления башмак подходил для ноги с любым подъемом.

Башмаки украшали вышивкой, в VIII-Х вв. главным образом орнаментальными полосками на середине носка. Их делали путем прошивки мелкими стежками (табл. 69,2).

В Х-ХIII вв. башмаки украшали более разнообразной вышивкой. Преобладал растительно-геометрический орнамент. Найдены башмаки с узором не только в виде побегов, кринов, представляющих растительно-травчатый орнамент (табл. 70, 12,13), но и с узором в виде ромбов (табл. 70, 9), кругов (табл. 70, 7) и стреловидных фигур (табл. 70, 13). Вышивали шерстяными, льняными и шелковыми нитками. Их красили в красный, зеленый и другие цвета. Контуры рисунка вышивали швом "назад иглой", или, как его еще называли, "веревочкой". Кроме вышивки, башмаки украшали с помощью продержки цветных нитей и узких ремешков через ряды дырочек в коже (табл. 69, 2; 70,14).
В ХIII-ХIV вв. в качестве украшения башмаков начали применять тиснение. Обычно это ряды параллельных насечек между элементами растительно-геометрического орнамента на носке башмака (Шут К.П., 1965. С. 73. Рис. II).

Сюжеты вышивок на башмаках говорят о единстве орнамента на предметах быта и искусства. Аналогии узорам вышивок можно найти на тканях (Новицкая М.А., 1972. Табл. I—III), на украшениях с эмалями (Макарова Т.Н., 1975. С. 18-21. Рис. 4), в резьбе по дереву (Колчин Б.А., 1971. С. 18. Рис. 1-3), а также на фресках.

В Древней Руси, помимо общих названий обуви -"обуща", "обутель", "обутие", известных с XI в., - существовало большое количество названий, связанных с конкретными типами обуви. Башмак - наиболее позднее из них и к тому же явно заимствованное из тюркских языков. Появилось оно не ранее XV в. (Вахрос И.С., 1959. С. 51).

Ранее на Руси в значении мягкие башмаки, вероятно, употребляли термин "черевья", восходящий к общеславянской лексике. Происходит он от названия материала - мягкой кожи с чрева (живота) животного. Можно предположить, что термин "черевья", встречающийся в Повести временных лет под 1074 г. и истолкованный Срезневским как разные виды обуви, относился именно к тому типу обуви, который позже будет называться башмаками. Это тем более вероятно, что слову "башмак" в украинском языке соответствует слово "червик" (Вахрос И.С., 1959. С. 45, 68-71).
Древнерусские башмаки изображены на миниатюрах Радзивилловской летописи (Арциховский А.В., 1944. С. 26, 27; История русского искусства, 1953. С. 39).

Башмаки в Х-ХIII вв. были типично городской обувью. Но, судя по находкам в курганах, их носило и сельское население (Антонович В.Б., 1893. С. 16; Арциховский А.В., 1930. С. 102).

Сапоги (тип 2). Излюбленным типом обуви на Руси были сапоги и полусапожки. Они отличались друг от друга только по высоте голенищ, развитие их шло в одном направлении, поэтому они рассматриваются в едином типологическом ряду.

Сапоги домонгольской Руси можно разделить на два подтипа: сапоги, скроенные из крупных кусков кожи с цельнотянутыми голенищами и скроенные из нескольких мелких деталей.

Первый подтип дает множество вариантов кроя. Один из них представлен сапожками из Новгорода (Изюмова С.А., 1959. С. 212. Рис. 7). Верх был цельнотянутым, о чем свидетельствует крой. Голенища сапог сделаны из двух половинок, причем передняя часть образует головку и переходит в голенище, а задняя соответствует заднику и тоже переходит в голенище (табл. 69,8). Этот экземпляр представляет собой наиболее ранний образец сапог. Он датируется XI в.

Аналогичный сапожок найден и в более поздних слоях Новгорода, у него на голенище были сделаны дырочки для продержки ремешка (табл. 69, 7).

Подошвы у таких сапог имели округлые очертания носка и пятки. Верх сапога сшивался тачным швом, подошвы пришивались выворотным швом. Носили их подростки и дети. Варианты подобных сапожек известны по находкам в Пскове (Оятева Е.И., 1962. С. 85).

В слое ХI-ХII вв. обнаружен сапог, верх которого состоял из трех частей.

Интересны также сапожки, найденные в Пскове в постройке XII в. Верх их состоял из двух частей: одношов-ного голенища и головки (табл. 69, 12). Оба варианта кроя псковских сапожек имели подошвы с округлыми очертаниями носка и пятки. Верх сапог был сшит тачным швом, подошвы пришивались выворотным швом. На голенищах сапог шли прорези для продержки ремешка. Описываемые сапоги принадлежали подросткам. Очевидно, псковские сапожки были более поздними по сравнению с новгородскими. У них прослеживается постепенная детализация кроя, выделение головки в самостоятельную деталь. Тенденция к детализации кроя является хронологическим моментом, она характерна для всех типов обуви.

Голенища от сапог, аналогичные псковским, найдены и в Полоцке (Штыхов Г.В., 1975. С. 78. Рис. 38, 1, 2). Они имеют форму раструба и прорези для продержки ремешка. Судя по найденным в Новгороде голенищам такие сапоги крепились к ноге не только вокруг щиколотки, но и под коленом (табл. 69,10).

Для сапог второго подтипа (детальнокроенные) характерна дальнейшая детализация кроя, в частности выделение задника (табл. 69,11,17). Подобные целые сапоги найдены в Новгороде (Изюмова С.А., 1959. С. 212. Рис. 1) и Пскове (Оятева Е.И., 1962. С. 86. Рис. 8, 11). Они имеют не только такие самостоятельные детали, как головки и задники, но и кожаные прокладки под ними для укрепления нижней части сапога, что свидетельствует о тенденции к зарождению обуви жестких форм и что позже, в ХIV-ХV вв., приведет к появлению каблука (табл. 69, 24, 25).

Очевидно, в Х-ХIII вв. было множество переходных видов сапог, поэтому в слоях древнерусских городов находят не только задники разнообразного кроя, но и цельнотянутые голенища, рассчитанные на подошвы с округлыми и удлиненными очертаниями в области пятки (табл. 69, 15, 20). Они как бы повторяют покрой башмаков. Изредка встречаются сапоги с удлиненным приподнятым носком. Подобные сапоги станут популярными в XV в.

Все сапоги ХIV-ХVI вв. хранят традиции края домонгольских сапог: задники с треугольным вырезом и подошвы с удлиненными язычками, выполняющими конструктивное и декоративное назначение (табл. 69, 23, 24). Да и сам наборный каблук явился результатом усовершенствования многослойной прокладки у подошвы сапог, бытовавших в XII в.

Итак, в развитии сапог наблюдается известная последовательность. Судя по новгородским находкам в Х-ХI вв. количество их еще невелико. Это сапоги цельнотянутые. Затем появляются сапоги детальнокроенные. В XII в. они сосуществуют. Далее появляются сапоги жестких форм, которые в XIV в. вытесняют как мягкие сапоги, так и мягкие башмаки.

Найденные в Новгороде сапоги, как правило, без орнамента; сохранившиеся единичные детали сапог с орнаментом (голенища, головки и т.д.), относящиеся к ХIV-ХVI вв., говорят о единстве орнаментальных сюжетов и их исполнении как на сапогах, так и на башмаках (табл. 70,1-4). С XV в. широко распространяется тиснение на головках сапог, что характерно для более толстых и жестких кож, а не для тонких и мягких кож, применявшихся в домонгольское время (табл. 70, 5).

Древнерусское название "сапогъ" тоже тюркского или праболгарского происхождения. В начале II тыс. этот термин, по мнению И.С. Вахроса (Вахрос И.С., 1959. С. 207), вытеснил славянское название обуви с высоким голенищем - "скръня" (с корнем, обозначавшим шкуру животного).

Сапоги носили богатые люди. Непременной принадлежностью княжеской одежды были цветные сапоги, нередко расшитые жемчугом и бляшками. Так, на фреске ХII в. в ц. Спаса-Нередицы в Новгороде князь Ярослав Владимирович изображен в желтых сапогах, украшенных жемчугом. В "Изборнике Святослава" 1073 г. на групповом портрете семьи Святослава можно видеть самое раннее изображение сапог с характерными загнутыми носками: князь Святослав - в синих сапогах, сын его Ярослав - в красных.

Поршни (тип 3). Наиболее простой и распространенной обувью в Древней Руси были поршни. Их можно разделить на два подтипа: цельнокроенные (подтип 1) и детальнокроенные, или, как их называют, составные (подтип 2). Их делали не только из мягкой дубленой кожи, но и из сыромятной.

Поршни цельнокроенные делали из куска кожи разной формы. Для первого варианта кроя использовали прямоугольный кусок кожи (табл. 69, 21). Поршни ХI-ХIII вв. делали путем простейшего стягивания куска кожи в области носка и пятки лыковым или кожаным шнурком, пропущенным затем через одиночные прорези на бортах. Шнурки стягивали поршень и завязывались вокруг ноги поверх штанов, чулок или обмоток. Такие поршни просуществовали в быту крестьян до XX в.

По способу формирования поршни прямоугольного кроя можно разделить на несколько видов. Так, помимо простейшего стягивания, некоторые поршни делались таким образом, что при формировании носка образовывался красивый плетешок (табл. 69, 21).

В XIV в. в слоях древнерусских городов появляются поршни, у которых носок и пятка уже не затягиваются ремешком, а зашиваются нитками (табл. 69, 18), что связано, очевидно, с использованием более жестких кож.

Своеобразные поршни существовали с X в. в Бело-озере. Они также делались из прямоугольного куска кожи, но имели своеобразные вырезы в области носка. Такие поршни не затягивались, а сшивались (Оятева Е.И., 1973. "А". С. 201).

Второй вариант поршней из целого куска кожи -поршни из шестиугольного куска кожи (табл. 69,13). По краю носка и пятки они снабжены дырочками для затягивания шнурком, а вдоль подъема и носка располагались диагональные прорези для шнуровки. По бокам также имелись прорези.

Пропускавшийся через них шнурок крепил поршень к ноге. Эта ременная поддержка называлась позднее "оборами". Такие поршни в научной литературе называют "ажурными" (Изюмова С.А., 1959. С. 202). Они известны в слоях древнерусских городов с XI в.

Подтип 2 представляют поршни из нескольких составных деталей. Известно два варианта их кроя: из двух и из трех частей. Поршни первого варианта известны в Новгороде с XI в. Основная часть заготовки включает подошву, задник и бортики. Она имеет вид неправильного прямоугольника со срезанными углами в носочной части. Меньший фрагмент кроя имел вид треугольника. Основная заготовка загибалась по ноге, а кусок треугольной формы вшивался на подъеме. По сторонам поршня находились прорези для продевания шнурка.

Поршни второго варианта состояли из основной части заготовки, включавшей подошву и задник, отдельно подкроенного носка треугольной формы и пришитой по борту полоски кожи с поперечными прорезями, через которые пропускался шнурок. Все детали сшивали нитками (табл. 69, 22). В Старой Ладоге найден целый поршень этого варианта (Оятева Е.И., 1965. С. 53. Рис. 4,2; 5,3). Он датируется XVI в. Таким образом, поршни из трех деталей можно рассматривать как результат усовершенствования поршней домонгольской поры.

Термин "поршень". И.С. Вахрос выводит из прасла-вянского корня "ръчх" (Вахрос И.С., 1959. С. 161). Лексемы, образованные от этого корня, означали что-либо мягкое, рыхлое: поршни делали из мягкой кожи, из порхлых ее частей, расположенных на брюхе животного. Древнерусское наименование поршня - "прабошънъ" - встречается только в понятиях ХIV-ХV вв., но для живого языка этого времени оно не характерно (Там же. С. 206).

На миниатюрах Радзивилловской летописи поршни изображены неоднократно (Арциховский А.В., 1944. С. 40). На основании данных раскопок и изобразительного материала исследователи обуви склонны считать поршни обувью беднейших горожан и крестьян (Изюмо-ва С.А., 1959. С. 202).

Обувь жестких форм (II групп а).

Туфли (тип I). Как мы могли видеть выше, элементы жесткой формы - укрепляющие прокладки из кожи - использовали в некоторых типах древнерусской обуви еще в домонгольское время. Окончательно традиция изготовления обуви жестких форм сложилась позже, в ХIV-ХV вв. Наиболее ранним типом обуви жестких форм можно считать туфли, характерной чертой которых было наличие жесткой подошвы и низкого бортика.

По крою они делятся на два подтипа: туфли из цельного верха и подошвы (подтип 1) и туфли из детально-кроенного верха и подошвы (подтип 2).

Для изготовления туфель первого подтипа применяли два варианта кроя: со швом сбоку (табл. 70, 15-19) и со швом сзади (табл. 70, 16). Туфли скреплялись шнурками на подъеме или с внутренней стороны щиколотки. Иногда они украшались резьбой на подъеме (Оятева Е.И., 1970. С. 11. Рис. 1), аналогии подобным туфлям есть в средневековых городах Западной Европы, особенно в польских.

Туфли второго подтипа (детальнокроенные) известны по находкам в Минске, в слоях конца XIII в. (Шут К.П., 1965. С. 25, 73, 78. Рис. 7). Развитая их форма встречена в Старой Ладоге, в слоях ХVI-ХVII вв. Они имеют глубокую головку с язычком на подъеме, составной задник с прокладками, трехслойную подошву с широким низким наборным каблуком, который был прикреплен деревянными шпильками и прошит дратвой. Детали верха сшивались тачным швом, а верх с подошвой - сандальным. Туфли на ноге закреплялись с помощью ремешка, который кроился вместе с внутренней половиной задника и был пропущен через прорези на язычке (Оятева Е.И., 1965. С. 56. Рис. 5,1).

Широкое распространение туфель в Западной Европе и концентрация их находок в западных регионах Руси позволяют связать их появление с оживлением западных контактов русского государства. Однако предпосылки для появления обуви жестких форм были в кожевенном деле домонгольской Руси. Описанная обувь позволяет проследить преемственность видов кроя и орнаментации от X в. до эпохи Московской Руси.

Не менее важен и другой вывод: обувь может быть своеобразным этническим индикатором пестрого по составу городского населения Древней Руси (Оятева Е.И., 1973. С. 204, 205). Например, народы Поволжья IХ-Х вв., принадлежащие финно-угорской группе, носили своеобразного кроя поршни. Именно такие поршни найдены в Белоозере. Башмаки с характерной удлиненной пяточной частью генетически связаны с общеевропейской формой обуви, уходящей в глубь веков. На нашей территории они найдены в ранних слоях Старой Ладоги и в ряде городов северо-запада Руси.

Наконец, находки обуви в культурном слое древнерусских городов могут служить и хронологическим опознавателем. Формы обуви эволюционировали, изменялась технология их производства и способ орнаментации. Все это дает возможность датировки, особенно для находок в культурном слое с нечеткой хронологией (табл. 69).

Изображение

Табл. 69. Древнерусская обувь. Эволюционная таблица VIII-ХVI вв. (составлена М.А. Сабуровой)
1-3 - мягкие туфли из Старой Ладоги; 4-21 - мягкие туфли, сапоги и поршни Х1-ХШ вв. Новгород, Псков; 22-25 - детали туфель и сапог ХIV-ХVI вв. Новгород, Псков

Изображение

Табл. 70. Древнерусская орнаментированная обувь (составлена М.А. Сабуровой)
1-14 - туфли, сапоги с вышивкой, продержкой и тиснением XV в. Новгород, Псков, Москва; 15-20 - редкие формы обуви (привозные изделия)

Автор:  Юрген Клинсманн [ 11-03, 21:35 ]
Заголовок сообщения: 

http://www.rustrana.ru/rubrics.php?r_id=2699

Автор:  Юрген Клинсманн [ 11-03, 21:37 ]
Заголовок сообщения: 

Брайчевская Е.А.(Киев), Колединский Л.В. (Минск)
ДРЕВНЕРУССКАЯ МУЖСКАЯ СВИТА (УНИКАЛЬНАЯ НАХОДКА ХII-ХIII вв ИЗ ВИТЕБСКА).
Матэрыялы па археологii Беларусi №3, Мiнск, 2001. стр.265-267.

Исторический костюм на различных этапах развития человеческого общества является предметом постоянного внимания археологов, этнографов и искусствоведов. Заинтересованность его возникновением и развитием не случайна и связана с тем, что костюм, одновременно с жильем, орудиями труда, посудой и пищей является одним из компонентов материальной культуры этноса и тесно связан с определенными этапами его социально-экономического развития. Не является исключением в этом плане и древнерусский костюм.
Средневековое государство Киевская Русь в X-XIII вв. имело сложную социальную структуру населения, в которой значительную группу составляли жители городов.
Составные части костюмов рядовых горожан (кожухи, шапки, сорочки, сапоги) упоминаются в ряде берестяных грамот, найденных во время раскопок Новгорода Великого. Особенный интерес представляет грамота № 141, которая является ростовщической записью о сохранении заложенных вещей (Арциховский, Борковский, 1958,с. 17-19). Этими вещами были кожух, свита, сорочица, шапка и сапоги. Упоминание об одежде под названием «порты» содержится и в тексте берестяной грамоты из Витебска (Дроченина, Рыбаков, 1960,с.282-283). Тексты этих грамот дают представление о комплекте мужского костюма, за исключением пояса и украшений.
Мужской костюм городского населения Х"ХШ вв. представлен значительным количеством разрозненных находок его составных частей во время раскопок городских некрополей и жилых кварталов. Это отдельные находки фрагментов одежды, головных уборов, обуви и украшений.
Лучше всего в археологических материалах представлена обувь горожан. Целые экземпляры, отдельные фрагменты и заготовки деталей обуви найдены в массовом количестве в Новгороде Великом, Пскове, Старой Ладоге, Белоозере, Витебске, Минске, Гродно, Слониме, Бресте, Пинске, Слуцке, Звенигороде Галицком, Вильнюсе и Риге, что позволяет утверждать о наличии детальнокроенных сапог, башмаков, туфель и целнокроеных кожаных лаптей-поршней.
Мужские головные уборы горожан, войлочные «шапки», известны как по их находкам в древнерусском Берестье, так и по их изображениям на керамических игрушках, костяных шахматах (Слуцк, Волковыск, Лукомль), предметам личного обихода и ряду графических и фресковых изображений на стенах древнерусских храмов. Встречаются и отдельные куски войлока в раскопках Белоозера, Полоцка, Витебска.
В археологических материалах представлены кожаные рукавицы: Новгород Великий, Полоцк, Минск, Витебск, Слуцк, а также плетеные из шерстяных ниток рукавицы (Брест и Витебск) и носки (Полоцк, Белоозеро).
Но об одежде горожан археологические данные незначительны. Мужские погребения городских некрополей практически не содержат крупных остатков тканей и меховой одежды, по которым можно было бы реконструировать их покрой. О существовании сорочек, упомянутых в ряде письменных источников и широко представленных в изобразительных памятниках, можно судить только по мелким металлическим пуговицам, при которых иногда встречались незначительные остатки шелковых воротников (Брайчевска, 1992; Дучыц, 1995, с. 33-41).
О наличии в обиходе горожан меховой одежды (кожухов) свидетельствуют находки в ряде мужских погребений остатков войлокообразного тлена черного цвета. Фрагмент кожи с черным мехом был встречен и на Верхнем замке Витебска в слое ХII-ХШ вв.
Из-за фрагментарности тканей, найденных в погребениях и культурном слое городов, долгое время не представлялось возможным восстановить конструкцию верхней одежды, названной в письменных источниках «свитой». Этот вид одежды в конструктивном плане был наиболее неопределенным. Судя по письменным сообщениям, свита представляла собой верхнюю одежду с рукавами, сшитую из толстой шерстяной ткани. Поэтому, в своем роде уникальной является находка большого фрагмента теплой одежды, выявленной М.А. Ткачевым в 1977 г. на территории бывшего Окольного города Витебска. Она была найдена в строительной траншеи (шурф №4) по ул. Замковой, напротив ювелирного магазина, на глубине 1,2 м. от дневной поверхности в слое гумуса со щепой. Собранную в этом слое керамику можно отнести к XII-ХШ вв. (Ткачоу, 1977, с. 35-36).
От этой одежды сохранился только стан, рукава утрачены, от них сбереглись лишь обрывки ниток соединительных швов. Длина сохранившейся части стана одежды-1,1м (рис.1). Одежда имела туникообразный крой и была сшита из двух полотнищ шерстяной ткани, шириной 40см. Соединительные швы, выполненные такой же шерстяной нитью, из какой и сама ткань, проходят посередине спины и груди. Глубина несшитого разреза для головы достигает 20 см.
Сама шерстяная ткань имеет полотняное переплетение и была выткана из ниток двух цветов - белого и темно-коричневого. Цвет ниток натуральный, неокрашенный. Нити основы-двухцветные, утка-однотонные. Вследствие этого вытканный рисунок имеет вид трех продольных белых полос - широкой средней и двух узких боковых. Нитки, из которых была выткана ткань, очень толстые, так как сначала они были спрядены, а потом и скручены вдвое.
Данный фрагмент теплой одежды, вероятно, можно отождествлять с древнерусской мужской свитой, которая бьша в обиходе у рядового населения городов и шилась из толстых шерстяных тканей.
Конструктивно древнерусская свита, судя по ее фрагменту, найденному в Витебске, имела туникообразный крой, длинные рукава и была распашной. Одевалась она через голову, в связи с чем на груди имела глубокий, до пояса, разрез, который застегивался на большие костяные пуговицы или металлическую застежку.
Как и остальные части мужской верхней одежды, свита подпоясывалась поясом. Реконструкция внешнего вида свиты XII—XIII вв. из Витебска представлена на рис.2.
Находка фрагмента мужской свиты в Витебске также подтверждает предположение о том, что древнерусская мужская одежда в то время не была еще распашной. Появление верхней мужской распашной одежды, известной по более поздним изобразительным источникам, можно датировать концом XII-началом XIII вв.

ЛИТЕРАТУРА.
Арциховcкий А.В., Борковский И.В., 1958. Новгородские грамоты на Бересте (из раскопок 1955 года). М.
Дроченина Н.Н., Рыбаков Б.А., 1960. Берестяная грамота из Витебска.// СА. №1.
Брайчееска О.А., 1992. Давньоруский чоловiчий костюм Х-ХIII ст. (за за археологiчними. писемними та образотворчими джерелами). Автореф.дис... канд Iстор.наук. Киiв.
Дучыц Л.У., 1995. Касцюм жыхароу Беларусi Х-ХIII стст.(паводле археалагiчных звестак). Мн.
Ткачоу М.А., 1977. Справаздача аб палявых дасьледаваннях за 1977 г. Днепра-дзвiнскага атрада Беларускай археалагiчнай
экспедыцыi.- Архiу Iнстытута гiсторыi НАН Беларусi. Спр. № 760.

Страница 2 из 4 Часовой пояс: UTC + 2 часа
Powered by phpBB® Forum Software © phpBB Group
http://www.phpbb.com/